Автор – ученица Школы молодого журналиста Дворца детского и юношеского творчества Тольятти Юлия Космылина

ВИЧ и СПИД – это одно и то же? Можно ли заразиться ВИЧ от кровососущих насекомых? Может ли женщина, у которой ВИЧ, родить здорового ребёнка? На эти вопросы вы, вероятно, ответите «да». Но так ли это? Сколько мифов ходит о ВИЧ-инфекции? Мало кто догадывается, что если начать её вовремя лечить, то можно прожить долгую, счастливую жизнь. Многие ничего не знают об этом заболевании и думают, что оно их обойдёт. Но это жизнь – и никто не застрахован. Информацию об этой проблеме необходимо активно распространять, чего в нашей стране не делают. Но есть и такие люди, как, например, Светлана Изамбаева – клинический психолог, руководитель благотворительного фонда по борьбе с ВИЧ и СПИД «Фонд Светланы Изамбаевой». В этом откровенном интервью она опровергла ряд расхожих мифов о ВИЧ и СПИД и рассказала о том, как важно видеть в жизни смысл и почему людям необходимо живое общение.

Очень личная история

– Расскажите, стать психологом была мечта детства или как так получилось?

– В детстве я хотела стать Аллой Пугачёвой, такой как она. Тогда у нас был ещё чёрно-белый телевизор и всего два канала. Я брала расчёску в руки, наряжалась в балахоны и пела: «Делу время, делу время». А потом, когда стала подрастать, начала задумываться о том, что хочу помогать людям. Появилась мысль стать милиционером, но тогда в школу милиции девочек почему-то не брали. Я подумала: «Что за гендерное неравенство?». А я специально, чтобы поступить туда, пошла на дзюдо, самбо и лёгкую атлетику. Вот так хотела помогать...

Я пришла домой расстроенная, поговорила с мамой. Она сказала, что ей нравится профессия врача. И она стала носить мне медицинские журналы. Я понимала, что эту профессию выбрала мне мама, а я не особо хотела на неё учиться. Про психолога на тот момент даже не задумалась. А уже потом, по окончании одиннадцатого класса, подумала: «Почему бы не стать психологом?». Но всё равно пришлось подавать документы в медицинский институт. Я не поступила – и из-за этого пошла на экономический факультет.

На третьем курсе я узнала, что у меня ВИЧ-инфекция. Закончив экономический вуз, я начала вести группы и консультировать людей. В конечном итоге судьба так повернулась, что я отучилась на психолога.

– Почему именно клиническая психология?

– Клиническая психология позволяет работать в больницах. То есть, если ты просто педагог-психолог, то можешь работать в школах, ещё где-то. А если ты хочешь работать в клинике, к примеру, помогать ВИЧ-инфицированным людям, людям с депрессией, с психосоматическими проблемами, неврозами и так далее, то нужна медицинская специализация.

– Как вы решились на создание благотворительного фонда?

– В 2005 году я открыла лицо всему миру, рассказав о том, что живу с ВИЧ. Это произошло на закрытом конкурсе среди ВИЧ-положительных людей «Мисс Позитив». И тогда я не думала, что открою лицо, даже мыслей таких не было. Но конкурс вышел за пределы, когда Геннадий Григорьевич Онищенко, на тот момент главный санитарный врач РФ, рассказал про него всей России. Журналистам интересно было узнать о том, кто же стал победителем. И когда они стали искать, то позвонили мне. А тогда я уже участвовала в передаче «Пусть говорят», поэтому терять мне было нечего. Я даже не знала что такое пресс-конференция, «жёлтая» и обычная пресса, вообще мало что об этом знала.

На тот момент был (и сейчас есть) «СПИД Фонд Восток-Запад». Они, пригласив меня, приставили ещё пресс-атташе, который помогал мне, курировал всех журналистов, следил за тем, чтоб я не давала интервью, к примеру, такой газете, как «Жизнь», устраивал пресс-конференции. Если раньше о ВИЧ-инфекции говорили только как о болезни наркоманов, людей нетрадиционной ориентации или прокажённых, то в тот момент, когда я заговорила об этом в 2005 году, отозвалась девочка из села, которая не употребляла наркотики, не вела разгульную половую жизнь и вдруг обнаружила ВИЧ-инфекцию. И надо знать, что это касается не только уязвимой группы, но и обычных девушек.

После того, как прошёл конкурс «Мисс Позитив», я познакомилась со своим мужем. Он сидел в зале, потом подошёл ко мне – так началось наше общение. Он тоже являлся ВИЧ-инфицированным. У него был шок от того, что я такая маленькая и такая смелая. Когда мы уже поженились, супруг предложил, так как меня уже все знают, открыть свою организацию по данной проблеме. В тот же момент стало приходить очень много писем, обращений из разных уголков России. Плюс журналисты продолжали снимать, им была эта тема интересна. И он предложил мне открыть фонд имени меня. Я сначала была не согласна, протестовала: «Как это так? Фонд Светланы Изамбаевой?» У меня не было настолько внутренней уверенности, что можно именем себя назвать фонд. Я советовалась с юристами по этому вопросу, можно ли действительно так называть, хотела найти какую-то лазейку, что так называть нельзя. Но я согласилась с супругом при условии, что года через два я поменяю имя фонда. Так до сих пор и остался «Фонд Светланы Изамбаевой».

– Можете рассказать про участие в программе «Пусть говорят»?

– На самом деле, всё происходило довольно просто. Я, обычная пациентка в Чебоксарах, прихожу к врачу, задаю кучу вопросов. Она мне рассказала о том, что проходит форум для ВИЧ-инфицированных людей, что стоит туда поехать. Я отправилась в Москву. Перед тем как поехать туда, я познакомилась с девочкой, с которой я должна была поехать, она тоже ВИЧ-инфицированная. А я тогда первый раз встретилась с человеком таким же, как я. Я ей говорю: «Алёна, покажи мне свой живот». Я думала, что там какие-то изменения. Настолько внутренняя стигма высокая, что мне казалось, если она живёт три года, а я год, то она уже как-то должна отличаться, ведь скоро умирать. По словам врачей, жить оставалось восемь лет. И когда мы ехали в Москву, мне Алёна говорит: «А вдруг нас сейчас соберут всех вместе и сожгут?» Это показывает весь масштаб нашего на тот момент внутреннего страха. И после этой встречи ещё были тренинги, встречи с людьми с ВИЧ.

Однажды я поехала в Оренбург, где проходил форум для ВИЧ-положительных людей. Там меня и сфотографировали на конкурс «Мисс Позитив». А ещё я познакомилась с парнем из Перми, Сашей, который рассказал мне, что ходит в школы и читает лекции про ВИЧ-инфекцию. Я настолько поразилась! Я не могла представить, что так можно делать. И тогда мне ещё больше захотелось помогать. Я поняла, что надо рассказывать об этом девочкам, чтоб у них не произошла такая же ситуация, как у меня. Приехав домой, я пошла в СПИД-центр и сказала о том, что если необходимо будет сделать интервью, то они могут давать мои контакты. Но на интервью я присутствовала с закрытым лицом, а моё имя было изменено. И первое интервью вышло в газете «Жизнь» с акцентом на то, что ВИЧ-инфицированная женщина бросила здорового жениха ради инфицированного. Они так любят делать. И после этого, так как данная газета как-то пересекается с программой «Пусть говорят», мне стали звонить с телевидения. Но я отказывалась приезжать. А поскольку Саша из Перми для меня был авторитетным человеком, и он сказал мне, что надо ехать, я и поехала. Кстати, это якобы и был тот самый ВИЧ-инфицированный парень, ради которого я бросила здорового. На самом деле, это было не так, но именно так вышло в газете.

– Как окружающие помогли вам не падать духом, узнав о вашей болезни?

– Первой узнала моя близкая подруга по телефону. Я ей звоню и говорю: «Таня, случилось самое ужасное». А она в шутку спросила о том, не заболела ли я СПИДом. Тогда самое ужасное было заболеть ВИЧ. Я даже не разделяла ВИЧ и СПИД. Это сейчас я понимаю, что ВИЧ – это одно, а СПИД – это последняя стадия ВИЧ-инфекции и до неё доходить не нужно. И я действительно думала, что скоро умру. Потом узнал мой брат, ему на тот момент было 16 лет. Узнал он потому, что я начала консультировать в СПИД-центре в Чебоксарах, помогать врачам. Я ходила по коридорам и встречала людей с грустными глазами. Потом подходила к ним и говорила: «Привет, я Света, и я живу с ВИЧ». Сначала они от меня шарахались, а потом я начинала разговаривать с ними как-то по тёплому, и в ответ получала их истории, а после приглашала на группы поддержки. Так и создалась моя первая группа взаимопомощи в Чебоксарах.

Я консультировала девочку шестнадцати лет, и так произошло, что у неё обнаружили ВИЧ. Такая молодая, красивая – и вдруг у неё ВИЧ-инфекция. В эти же выходные я поехала домой, в село, привезла брату средство контрацепции и сказала: «Саша, неважно, есть у тебя половые контакты или нет, пожалуйста, всегда используй это». В тот момент я и сказала ему, что у меня ВИЧ и умирать я пока не собираюсь. Через какое-то время узнала мама, после очередной встречи на форуме в Москве. Я привезла ей журнал «Шаги» и рассказала о том, сколько лет и как живут люди с ВИЧ. Она не понимала, зачем я это ей говорю. После того, как я ей сообщила, что у меня тоже ВИЧ, она начала сильно плакать. Скорее всего, тогда её слёзы были больше от страха отвержения: потому что село – все друг друга знают...

«Люди у нас очень боятся лечения»

– Если у человека ВИЧ, он обязательно умрёт?

– Нет, ВИЧ-положительный человек не умрёт. Но тогда, в 2005 году, у меня была только такая информация. Врачи мне сказали, что проживу я только восемь лет, запретили рожать детей. Тогда была одна таблетка, ещё не три, как сейчас. Людей лечили только с двухсот клеток – это когда уже возникает стадия СПИДа. Это сейчас ВИЧ-инфекция считается хроническим заболеванием, при котором живут, пьют таблетки, заводят семьи, рожают здоровых детей, работают в любом месте и умирают от старости. Живут при условии, если пьют таблетки. Сейчас на многих конференциях уже слышу доклады на темы «ВИЧ и старение», «Как правильно стареть с ВИЧ-инфекцией?». Это уже интересно, потому что понимаешь, что старение само по себе накладывает определённый стресс на здоровье. Необходимо пить больше витаминов, по-другому питаться, больше внимания уделять режиму сна.

– Что значит «лечение как профилактика»?

– Это означает, что ты пьёшь таблетки и не опасен, не можешь передать ВИЧ-инфекцию никому. Если бы, к примеру, в 2005 году, когда я узнала о ВИЧ, мне бы сразу назначили таблетки, то я смогла бы свой вирус снизить до нуля и тогда не могла бы вообще инфицировать. На самом деле, большая часть симптомов, о которых люди пишут (и думают, что у них сейчас ВИЧ), являются недостоверными. Потому что у ВИЧ-инфекции практически нет симптомов, в этом и заключается её опасность. Когда ВИЧ-инфекция появляется в организме, может возникнуть что-то похожее на простуду. Но кто из нас в течение года не болеет? Вообще симптомы могут быть любыми: человек не выспался, нервничает и так далее. ВИЧ развивается колоссальными темпами, и для того, чтобы его остановить, нам, каждому ВИЧ-инфицированному человеку, надо стать ответственными. Это значит, что каждый из нас, кто стоит на учёте, должен как минимум не заражать другого. Даже если произошёл незащищённый контакт, то просто надо принимать таблетки. То же самое сделала Франция, Швейцария и ещё несколько стран – всем стали давать лечение. И у них распространение ВИЧ-инфекции снизилось.

– А как наше правительство к этому относится?

– У нас есть государственная стратегия президента. Таблеток у нас на всех не хватает. Всех ВИЧ-инфицированных у нас не лечат. ВИЧ-положительные начинают пить таблетки – и бросают. Потому что таблетки – это не витамины, которые хочется пить, не конфетки сладенькие. Они могут вызывать побочные эффекты. Чтобы люди с ВИЧ доброкачественно пили таблетки, государство должно сделать как можно больше программ для формирования приверженности у людей с ВИЧ. На сегодняшний день у нас люди очень боятся лечения. Если зайти в интернет, то можно увидеть, что людям легче не верить, что есть ВИЧ, людям легче лечиться нетрадиционными способами. Я достаточно активный пользователь социальных сетей, и мне постоянно приходят предложения лечиться лягушками, святой водой и ещё чем-то. Потому что любой человек, неважно, ВИЧ-инфицированный он или нет, в состоянии кризиса, утраты будет находиться в шоке. Следующей стадией является отрицание. Именно тогда человек отказывается верить, что СПИД есть.

Правительству необходимо позаботиться о своих гражданах и выделить ресурсы на то, чтобы оказать психологическую помощь – людям не только с ВИЧ, но и с разными психическими заболеваниями. Должны быть выделены деньги на тестирование всех граждан, на лечение ВИЧ-положительных. На мой взгляд, если наше государство объединится с другими странами, это возможно. Потому что был глобальный фонд, можно попросить денег у них. Деньги есть и в России, просто их нерационально тратят. Далее: всех, кому назначили лечение, взять на психологическую помощь. Необходимо, чтобы был такой грамотный специалист, который сможет достать человека хоть из дома и договориться с ним. А их сейчас не так много. Мы обучаем, проводим тренинги. Но у нас идёт сокращение бюджета, денег на лечение нет, зарплату врачам урезают. Без этого ВИЧ-инфекция будет только прогрессировать, как депрессия.

– Как правильно строить консультацию с ВИЧ-положительным человеком?

– Самое главное – это встретиться с человеком. Я имею в виду не физический контакт, а именно встречу с его потребностями, его удовольствиями, его личностью. Если он перешёл в стадию агрессии, достаточно просто сказать: «Я понимаю твои чувства. Я знаю, что ты сейчас злишься. И ты имеешь право на свою злость». К примеру, находясь с ребёнком, нужно понимать: первое, что ему надо, – это внимание, сделать комическое лицо, чтобы он начал улыбаться. То же самое со взрослым. Может быть, он просто боится, может быть, он в панике. Просто поговорить с ним, как человек с человеком. Как за чашечкой чая на кухне разговаривают – таким разговор должен быть. Только если произошла эта встреча и вы «попили чай», у вас появится возможность говорить о ВИЧ. Необходимо помочь разобраться в том, что происходит с иммунитетом, когда не пьёшь таблетки, и что происходит, когда пьёшь. Образно, через рисунки, игрушки, какими-то образными словами.

Я многому учусь у детей. В одном из детских домов для ВИЧ-инфицированных дети сказали мне: «Когда нашим воспитателям нужно отдыхать, они идут отдыхать. Таблетки тоже устают, им нужна дополнительная доза, их надо ещё раз выпить. Это как охрана, как наши воспитатели. Они вечером приходят, утром уходят, а потом приходят новые, потому что им отдыхать нужно. Что надо с вирусом сделать? Вирус надо взять в тюрьму, посадить в клетку, чтобы он сидел там и спал, а для того, чтобы он спал, нужна охрана». И такие образы находить очень ценно, поэтому когда я консультирую взрослых, то часто использую образы детей.

«Не видеть в жизни смысла – это бессознательный суицид»

– Скольким людям вы уже помогли?

– Очень многим. В 2005 году я вела группы поддержки в Чебоксарах. Кроме этого, с 2005 года я давала много интервью. Интервью я даю с удовольствием, потому что понимаю, что каждая прочитанная газета, публикация или ролик – это, возможно, одна человеческая жизнь. И для меня это ценно и важно. У меня есть любимая притча про мальчика, который ходил по берегу моря собирал морские звёздочки и кидал в море: ему было важно спасти хоть одну морскую звезду, чтобы она жила. В данном случае то же самое. Много отзывов получаю из русскоговорящих стран ближнего зарубежья и со всей России. С 2007 года я уже начала делать группы взаимопомощи в Казани, а официально наш фонд работает с 2008 года.

– Как складываются судьбы людей сейчас?

– Есть у меня одна девочка, она родилась с ВИЧ-инфекцией. Я очень долго консультировала её маму, потому что она хотела оставить ребёнка в детском доме. Родственники сказали, что не будут её поддерживать. Она очень боялась, что не справится. Весь мой разговор был построен на размышлениях о том, что будет, если она заберёт ребёнка, и что – если оставит. И в один прекрасный день она сказала мне спасибо и решила, что заберёт дочку. Каждый раз, когда я смотрю на этого ребёнка, радуюсь. Ведь она учится в одной из самых хороших школ, занимается тем, чем нравится, её так любит мама! Так здорово, что этот ребёнок не попал в детский дом! Для меня это ценно. И это судьба только одного ребёнка.

На самом деле судеб очень много. К примеру, у меня есть одна женщина, она жила примерно 15 лет с ВИЧ и не лечилась. Она отказывалась даже сюда приходить. Однажды прибежали к нам две её сестры. Заведующая попросила меня, чтобы я пообщалась с этой женщиной. С её сёстрами мы придумали план, что я их подружка. Так как она не хотела сотрудничать ни с какими медицинскими работниками, мы сделали вид, что я забежала к ним в гости на обед. Во время обеда начался совершенно обычный разговор. И за обеденный перерыв я дала ей возможность понять, что выбор за ней. Она очень хотела детей, но у них с мужем не получалось. Она думала сделать ЭКО, но при этом должна была начать пить таблетки. И через эту ситуацию я нашла лазейку и предоставила ей выбор. Она начала принимать лекарства – и буквально месяца через два вирусная нагрузка стала неопределяемой. И это уже показатель того, что она может податься на ЭКО. Теперь я знала, что она будет жить.

– Было ли такое, что люди просто опускали руки и не продолжали лечение?

– Да, есть и такие случаи, сейчас их очень много. И всё происходит от того, что людям не объясняют, что делать, если вдруг возникли побочные реакции. Или есть подростки, которые говорят, что хорошо себя чувствуют и не видят смысла пить таблетки. Присутствует непонимание того, что жизнь – конечна, и что это может произойти даже в их 16-18 лет. Это очень тяжело. Или есть подростки из трудных семей, у которых, к примеру, уже нет родителей. И они сами не видят смысла продолжать жить. Это бессознательный суицид. Мне очень хочется разобраться в этом, понять, почему так происходит. Ведь есть люди, которые отказываются от лечения и уходят. На мой взгляд, это связано со стыдом, страхом отвержения, одиночества.

– Расскажите самую тяжёлую для вас историю из жизни людей, которым вы помогаете.

– Есть такие истории, в которых ты делаешь всё, чтобы человек начал пить таблетки. Бывали ситуации в семьях, когда бабушки начинали говорить, что нельзя пить таблетки, от них только хуже. И приходится верить семье. Человек доходит до того, что у него появляется онкология на фоне ВИЧ-инфекции. Хоть у него трое детей, мама, он уходит, выбирает смерть... И это его выбор, с которым очень тяжело смириться. В наше время он мог бы жить, развиваться. Есть один известный человек, который жил, работал, мы были знакомы. По роду деятельности мы пересекались, общались. Он знал, что у меня ВИЧ-инфекция, но ничего не сделал для того, чтобы самому начать лечиться. Он даже не встал на учёт. Я понимаю, что за этим стоит либо страх отвержения, либо то, что люди верят, что СПИДа нет.

Была девочка, которая умерла от туберкулёза на фоне ВИЧ-инфекции. Она хороший предприниматель, в её молодом возрасте у неё уже был бизнес, было всё. Узнав о своём диагнозе, она просто пришла в СПИД-центр и написала отказ от лечения. В данном случае, при наличии заявления, мы больше ничего не можем сделать. Могли помочь только разговоры, чтобы всё-таки она нас услышала, но она не хотела с нами разговаривать. В итоге она довела себя до такого состояния, что у неё появился туберкулёз. Её положили в туберкулёзный диспансер. Тогда уже началась паника. Сразу узнали все родные. Мама легла с ней вместе, так как девушка была не в состоянии двигаться. Возникли уже такие дырки в мозге, как ВИЧ-энцефалопатия. Это примерно как ДЦП, когда текут слюни, начинается паралич движений. И я видела этого человека. Это очень тяжёлая смерть... Девочка почти ничего не говорила, а ей всего 28 лет. Представляете, когда эта девочка была маленькая, маме приходилось за ней ухаживать. И она дорастила её до 28 лет. И вдруг этот взрослый человек снова становится ребёнком. Только теперь за ней тяжелее ухаживать. Девушка умерла... Умерла от того, что сама не хотела лечиться. Я ещё верила, что таблетки смогут ей помочь, но лечение было слишком запоздавшим. Это очень сложно вылечить. Люди умирают не от СПИДа, а от туберкулёза, пневмонии, онкологии. От чего-то такого. Просто это всё возникает из-за дефицита иммунитета, когда происходит его глубокое поражение, и он уже не может справиться ни с чем.

«Людям нужно живое общение. Этого сейчас не хватает»

– Как благотворительность такого профиля развивается в других городах?

– В каждом городе есть по несколько организаций, которые помогают людям с ВИЧ-инфекцией. Но на самом деле их очень мало, а людей с ВИЧ-инфекцией много. Те гранты, те средства, которые выделяют – этого не хватает, чтобы набрать хороший штаб, обучить людей. Многое держится на волонтёрской деятельности. А нужно, чтобы правительство выделяло на это деньги и делало всё хотя бы для того, чтобы молодёжь, которая узнаёт о том, что у них ВИЧ, жила полноценной жизнью.

– Как вы находите волонтёров?

– Мы набираем стажёров. Чтобы стать нашим волонтёром, необходимо пройти обучение. ВИЧ-инфекция – это медицинское заболевание, и нужно научить людей некоторым аспектам. Во-первых, люди с ВИЧ очень не любят, когда их жалеют, относятся как к больным людям. Я объясняю, что нельзя называть людей с ВИЧ «больными». Есть аббревиатуры: «люди, живущие с ВИЧ» или «ВИЧ-положительные люди». Меня приглашают в школы, институты, в различные учебные заведения, где я рассказываю о ВИЧ-инфекции в целом. И в конце я говорю, что если у вас есть желание стать волонтёром, то можете подойти и записаться. Дальше мы объявляем стажировку. Четыре недели люди стажируются по выходным дням. Они обучаются, встречаются с ВИЧ-положительными людьми, начинают понимать эту проблему глубже. И при желании могут остаться помогать фонду. Главное, что этот человек уже знает всю информацию и может дальше помогать другим людям.

– Как вы проводите тренинги в учебных заведениях?

– Когда я прихожу, я не говорю сразу что у меня ВИЧ. Мы сначала делаем упражнения, которые направлены на то, чтобы выяснить, какие у них вообще есть знания о ВИЧ-инфекции. Многие отвечают, что ВИЧ и СПИД – это одно и то же. Или я спрашиваю у людей: «Можно ли заразиться от кровососущих насекомых?» – и люди отвечают: «Да». Или вопрос о том, можно ли заразиться СПИДом – говорят, можно. В этот момент я понимаю, что у людей мало знаний и особенно мало – у взрослого поколения; у подростков намного лучше с этим. После того, как я провела это упражнение, я делаю ещё одно, в ходе которого люди уже могут поругаться, поспорить. Есть такие спорные утверждения, к примеру, о том, что ВИЧ-инфицированная женщина вообще не должна рожать детей. Или что средства контрацепции должны быть доступны всем, вне зависимости от возраста. Или что врач, у которого обнаружили ВИЧ, должен уволиться. И люди встают в разных углах и начинают спорить друг с другом. Я даю им возможность об этом поговорить. И в процессе разговора вижу людей, которые негативно относятся к ВИЧ-инфицированным. Они много чего говорят, и это видно, потому что это их страх. Когда этот диалог проходит, я как специалист даю правильные ответы. Потом сажаю их в круг и говорю: «Теперь настало время правды. Тема ВИЧ-инфекции включает в себя не только базовые знания, но ещё и такой аспект, как стигма. Самое главное не то, что мы знаем о ВИЧ-инфекции, а то, как мы относимся к людям с ВИЧ. Так, в 22 года я узнала, что у меня ВИЧ». И зал замирает. Люди уходят с тренинга с разворотом на 180 градусов. Имею в виду, что у них меняется мнение. Они потом подходят, обнимают, целуют, говорят слова благодарности, плачут. Однажды мужчины стояли со мной и вместе плакали.

– Каких целей вы хотите добиться в ближайшее время?

– Нужно обучить как можно больше людей. Чтобы они могли так же, как и я, проводить семинары, тренинги, обучение – для людей с ВИЧ и без него. Информирование – это наше всё. Для того чтобы это произошло, мне нужны специальные гранты, нужны бизнесмены, спонсоры, которые могли бы одобрить поездки в другие города, обучение других людей. Чтобы не произошло того, что совсем недавно случилось с одним сельским девятнадцатилетним парнем. Он узнал, что у него ВИЧ. Уже буквально через неделю врач общей практики позвонил его маме и всё рассказал. А сам он не хотел пока об этом говорить. Врач не должен был так делать, но так произошло. Мальчик звонит мне и спрашивает, как ему быть, как поддержать маму. Он сам ещё не привык, а ему уже надо сообщать об этом маме. Поэтому обучать необходимо в том числе и врачей, педагогов. Это должна быть массовая работа. Ведь люди просто так не пойдут в интернет, чтобы прочитать о ВИЧ-инфекции. А если и пойдут, найдут много недостоверной информации. Людям нужно живое общение, а этого сейчас не хватает. С моего тренинга никто не уходил равнодушным, все начинают понимать: пусть это и не касается его, но может коснуться людей из его окружения. Всё-таки мы живём в одном мире...