Новое – это хорошо забытое старое. Так в последнее время нередко говорят люди, когда читают сообщения журналистов о предстоящих изменениях в общеобразовательных школах. «Да было уже такое!», «Проходили!», «Разворачиваемся в СССР» – так комментируют заметки средств массовой информации пользователи Рунета. Актуальны ли сейчас практики советского периода и действительно ли те дети на сто процентов отличаются от нынешних, в интервью корреспонденту Молодёжного медиахолдинга «Есть talk!» рассказал человек, которому хорошо знакома и система обучения тридцатилетней давности, и современная. В студии «Толк радио» – заслуженный учитель России, почётный работник общего образования, директор тольяттинской школы № 93 Александр Родионов.

Александр Родионов. Фото: Артём Чернявский

– Александр Геннадьевич, в 1980 году вы стали учителем русского языка и литературы, а затем – директором средней школы в селе Большое Микушино Самарской области. Вскоре перешли на аналогичную руководящую должность сначала в четырнадцатую, потом в семьдесят пятую школу Тольятти. Вопрос вам как человеку, который может сравнить разные эпохи: чем отличался образовательный процесс в восьмидесятые и девяностые годы и в чём особенность нынешнего?

– Здесь я открытий, наверное, не сделаю. Система образования обслуживает тот или иной общественно-экономический строй и те приоритеты, которые существуют в обществе. В Советском Союзе все дети ощущали, что это счастливое, весёлое, беззаботное время. Было очень много [различных видов] досуга, много развития, коммуникации. Система готовила к жизни детей, которые, во-первых, здоровые, во-вторых – образованные и в-третьих – профессионально сориентированные. В то время не было случайного профессионального выбора: к десятому классу (тогда было десятилетнее обучение) дети уже понимали, кто куда пойдёт. Выбирали кто работу, кто вуз, кто ещё какой-то формат. Собственно, и я пришёл в педагогический вуз осознанно, окончил его и уже сорок три года работаю в системе образования.

– Про восьмидесятые годы вы сказали, что дети тогда были более профессионально сориентированные. А в девяностые?

– Девяностые годы – совершенно другая модель, в том числе та, которая сложилась на сегодня, но она не окончательная и сейчас находится в процессе реформирования. У государства, видимо, были более важные задачи, оно уделяло больше внимания экономическим, военным проблемам, а сфера образования шла по остаточному принципу, который сложился на сегодня. Полностью сменились ориентиры. Если раньше в школе главенствовал коллективный подход, развивались взаимовыручка, честь, совесть, ответственность, то сегодня в большей мере индивидуализированный подход, «выживает» наиболее подготовленный, более сильный.

– То есть между девяностым годом и днём нашим не такая большая разница?

– Девяностые годы – период полной свободы. Если вспоминать Тольятти... Я тогда три года работал в Алжире, в посольской школе. Уехал из Советского Союза, вернулся в 1993 году, и это был период ренессанса – образования в том числе. Были проекты, идеи, творческий порыв, период роста системы. Тогда как раз сложились лицеи, гимназии, произошло перераспределение педагогов в эти образовательные учреждения повышенного типа. Сложились креативные команды, коллективы, которые задали тренд. В Тольятти была наиболее прогрессивная, динамичная, развивающая модель, интересная для педагогов и для детей. В те годы начались первые рыночные отношения, и они дали результат: та система, которая сложилась в городе в девяностых, в основном сохранилась и сегодня.

– А портрет типичного ученика с течением времени как изменился?

– Учеников нельзя стричь под одну гребёнку. [Но если попытаться обобщить,] в советский период это был ответственный, серьёзный, старательный ученик, послушный, который понимает, что ему нужно и что его ждёт впереди. Впереди его ждал, допустим, вуз, потом работа, квартира, машина, дача. Весь смысл жизни был в этом. Сегодня же это очень широкие, безбрежные возможности. Открылось такое окно возможностей, когда дети могли реализовать себя в самых разных направлениях и работать по всему миру, в зарубежных компаниях. В то же время сегодня мы отмечаем большое количество детей немотивированных, которые хотят сразу всё: меньше трудиться, больше зарабатывать.

– Вы работали в сельской школе, потом в нескольких городских. Предположу, что и ваш педагогический и управленческий подход от учреждения к учреждению менялся?

– Да. Когда я из села переехал в город (по семейным обстоятельствам, были определённые проблемы со здоровьем детей), мне предложили три-четыре школы, в которых я мог работать, на выбор. Я выбрал наиболее проблемную школу, где было очень много жалоб, неспокойная атмосфера в коллективе. Школа была не на виду в городе, не в лидерах. И вот с 1985 года до 1990 год я отработал в этой школе, и она стала достаточно заметной: команда сплотилась, давала стабильные результаты. Это был непростой микрорайон, пятое ВСО, школа на Шлюзовом, она до сих пор существует.

После этого я работал в управлении образования в городе. В этот период как раз происходило становление лицеев, гимназий, было очень модно реализовывать там педагогические идеи. Появились авторские школы, [Шалва] Амонашвили (создатель концепции гуманной педагогики, которая ориентирована на личность ребёнка, абсолютное отрицание повелительной, приказной педагогики. – Прим. ред.) активно присутствовал здесь. Школа личностного развития, [появились] такие лицеи, которые занимались только учебной деятельностью, например, шестьдесят седьмой лицей серьёзно развивает физмат-направление. Произошла дифференциация, и сложились такие коллективы.

Следующий этап [моей карьеры] – семьдесят пятая школа, тоже на Шлюзовом. Большая школа. Она была подзапушена, года за четыре мы её «собрали в кучу», она стала одной из основательных школ города. После этого уже новая школа – номер девяносто три. Уже двадцать лет в 2022 году нам исполнилось.

Если говорить про ощущения, про детей... Вот говорят, в Шлюзовом одни дети, в Новом городе – другие. Я думаю, дети везде одинаковые, просто как с ними работаешь, так они себя и ведут. Это и мой жизненный опыт подсказывает, и вообще история и практика: если их вовлекаешь в учебный процесс, если отвечаешь на их запросы и они вместе с командой единомышленников-педагогов строят свою школу, то это всегда успешная школа.

– А почему в качестве первой школы в городе, с которой вы решили начать работу, выбрали самую неблагополучную? Это такой вызов себе был?

– Да, наверное, хотелось попробовать. Тогда это был первый после сельской школы вызов самому себе. С другой стороны, недалеко от той школы мне дали служебное жильё, где мы поселились с семьёй, поэтому была выбрана именно четырнадцатая школа.

– И четырнадцатая школа благодаря вам «зацвела», и семьдесят пятая... За счёт чего? Как вы это сделали?

– Я думаю, что в педагогике нельзя работать людям случайным. Это должны быть люди убеждённые, любящие своё дело. Если ты искренен и делаешь всё с любовью, то получаешь результат. У меня никогда не было позиции «сверху», мы всегда [работали] вместе с командой. Подход был в том, чтобы включить весь педагогический коллектив в решение школьных проблем, в выстраивание перспективы. Очень важно, когда ты понимаешь, к чему ведёшь, ставишь соответствующие задачи и вместе с коллективом их реализуешь. Это всегда приводит к успеху и гармонии. Это показатель зрелого коллектива, потому что работа идёт с большой самоотдачей: день и ночь, в субботу и воскресенье. Когда ты как руководитель, как директор работаешь в два раза больше, чем весь коллектив, – это всегда приводит к результату. Но это очень большая работа.

– В интернете часто можно увидеть петиции с призывом вернуть принципы и методики школьного обучения, которые существовали в СССР. Александр Геннадьевич, на ваш взгляд, что действительно нужного и полезного можно перенять из советского прошлого для современной школы?

– Мы все были свидетелями недавнего послания Президента РФ Федеральному Собранию, и он публично заявил, что государство поворачиваемся лицом к советской модели образования. Советская модель – это развитие самых глубинных человечески качеств, так что [возвращение этой модели] очень правильное решение, потому что та атмосфера, которая существует сегодня, цифровизация фактически формируют клиповое мышление, человек не погружается в глубинные процессы, душа не развивается. Мы – свидетели многих жестоких поступков детей, потому что в них не развиты такие человеческие качества, как сострадание, любовь к родине, дружба, товарищество, честь, ответственность и так далее. К этому, конечно, нужно возвращаться, потому что человек – разумное существо, в каждом заложен большой потенциал, который нужно развивать через гуманитарную деятельность. Ничто так не развивает душу, как театр или, например, чтение художественных произведений. Причём лучше это делать вместе с родителями, потому что сегодня много проблем и по отношению к родителям.

В целом, думаю, [возвращение советской модели образования] правильный тренд, но мы понимаем, что с понедельника разворот не произойдёт. После Президента выступал министр просвещения Российской Федерации Сергей Сергеевич Кравцов. Он сформулировал первые шаги, которые будет предпринимать Министерство просвещения в содержательной деятельности. Первое – возвращается единое образовательное пространство. Раньше было обилие учебников разных авторов, учебный контент в образовательных учреждениях формировался на основе выбора педагога, и это приводило к хаосу. Теперь по всем основным предметам будет единая государственная программа. Куда бы ни приехал родитель или ребёнок: в Красноярск, в Тынду, в Новосибирск или на Колыму – везде будет одна и та же программа. Кроме того, будут единые учебники, резко сократится их количество. Единое образовательное пространство удобно для жителей страны, позволит качественно работать. Также министр просвещения поставил задачу возвращения к воспитанию. Теперь мы говорим не об образовательной деятельности как услуге, а о том, что школа должна заниматься воспитанием. Раньше на этот счёт были дебаты.

Сегодня в каждой школе по всей стране в обязательном порядке поднимают флаг Российской Федерации, [включают] гимн, по понедельникам проводят «Разговоры о важном». Это тоже существенная подвижка в сторону советской школы. В рамках «Разговоров о важном» мы говорим и о текущих вопросах, о важных патриотических событиях. В воспитательной работе важная позиция отводится как раз патриотическому воспитанию: любовь к родителям, гармония в семье, любовь к малой родине, ценности. Мы все должны знать свою историю, традиции и на основе этого должны сформировать патриотичного гражданина. Эта работа сейчас ведётся, поддерживается нормативными актами.

Фото: медиагруппа «Центр притяжения» школы № 93

Что касается «цифры» – из этого мира мы уже никуда не уйдём, нам нужно использовать цифровизацию во благо. Сегодня, в том числе в сфере образования, много вещей, которые связаны с цифровизацией. Параллельно идёт формирование образовательного контента по всем основным программам. Со временем это, может быть, позволит уйти даже от классно-урочной системы, ученик сможет самостоятельно строить свою образовательную траекторию. Эта необходимость сегодня назрела – система общего образования не всегда удовлетворяет потребностям родителей и детей. Мы видим, что в Москве более пятнадцати процентов семей забирают детей на семейную форму образования, сами обеспечивают траекторию. В этом случае есть возможность освоить программу общеобразовательной школы за более короткий период и, допустим, уже в пятнадцать лет быть готовым к поступлению в университет. Такие примеры есть сегодня и в наших школах, в том числе в девяносто третьей: ребёнок самостоятельно сдаёт промежуточную аттестацию в школе, подтверждает знания за год обучения и переходит, например, из седьмого в девятый класс.

Это говорит о том, что дети начинают ценить время как главный жизненный ресурс, видят свои силы и возможности самостоятельно изучить предмет за более короткий период и окончить учебную программу школы. Благодаря этому у них больше времени на последующую профессиональную подготовку. Я в подобных ситуациях иду навстречу. Например, ученица нашей девяносто третьей школы сориентировалась на театральную деятельность, мы договорились, что она будет народной артисткой, а мы разрешим ей «перескочить».

Мы видим, что вся наша профессиональная деятельность уже тоже переведена в «цифру». За счёт большой базы данных сегодня на любом управленческом уровне виден и каждый ученик, и каждый учитель с точки зрения эффективности работы. Думаю, что в ближайшее время все аттестации, все назначения будут осуществляться за счёт информации из больших баз данных. Может быть, это хорошо, может быть, есть какие-то проблемы с таким подходом. Пока никто не знает, надо изучать. Но в целом мир становится более рациональным, более жёстким. К этому надо быть готовым и педагогу, он должен работать в открытой среде. Единственно, что, наверное, нужно добавить, – чтобы государство больше защищало позицию педагога от отвлечений, от «покусываний» с разных уровней.

Вот такие три основные позиции были озвучены [министром просвещения РФ], и эти изменения уже происходят. Система образования начинает обслуживать ту общественно-экономическую модель, которая в нашем обществе есть.

– И эти три элемента в принципе достаточны, большего не нужно?

– Смотря как этим заниматься. С точки зрения образования, наличие этих программ, наличие серьёзного образовательного контента и хороших педагогов позволят дать необходимые знания. Если говорить о воспитании, то тут вообще безбрежно можно фантазировать и добавлять.

Новая система предполагает и профориентацию. В старшей школе сейчас существует многовариантная модель профессионального ориентирования, и у школы стоит задача правильно и эффективно организовать профориентационную работу, чтобы уйти от той модели, которая сложилась в последнее время: ребёнок поступает туда, куда получится, подаёт документы в пять вузов и выбирает тот, где прошёл. Выбирает эту профессию, мучается три-пять лет, а потом идёт торговать вещами на рынке. От этого надо уйти. Сегодня немного корректируется образовательная модель: школа, среднее профессиональное образование и высшее профессиональное образование.

– В начале девяностых вы были заместителем директора школы по учебно-воспитательной работе при посольстве России в Алжирской Народной Республике, даже были переводчиком. Александр Геннадьевич, как произошёл столь необычный поворот в вашей карьере?

– И раньше, и сейчас существует такая система подбора кадров для работы за границей. В то время было много представительств за рубежом, посольств. При посольствах были образовательные учреждения, которые обучали детей дипломатов, работников торговых представительств и других структур страны, где существует посольство. Была такая возможность, я прошёл собеседование в Министерстве иностранных дел, меня отобрали, пригласили, направили в Алжир, Алжирскую Народную Демократическую Республику. Там было мощное посольство с множеством советских работников: и торговых, и посольских, и постоянного представительства. Там же существовала школа, куда я был отправлен на два года. Потом моё пребывание продлили ещё на год, предлагали ещё на год остаться, но мы [с семьёй] уже устали от этого всего и вернулись. Жена у меня в Алжире дни считала [до возвращения домой], а для детей и для меня это была редкая на тот момент возможность оказаться в тёплой стране (не скажу жаркой, потому что на лето мы уезжали в отпуск), до двадцати пяти – тридцати градусов в мае. Самое холодное время зимой – плюс двенадцать градусов.

В школе у меня в подчинении были люди, которые работали в Москве в МГИМО, в МИДе в качестве различных сотрудников. Французский язык у нас преподавала завкафедрой МГИМО, профессор вела уроки, а завхозом, например, работал секретарь парткома. Директором был человек, который управлял образованием во всей Московской области. Интересный период был, новый опыт, расширение сознания. А для детей [моих] это был вообще золотой период, потому что рядом море, мы жили фактически в столице, на берегу моря, рядом с посольством и по воскресеньям купались.

В классах у нас, кстати, было человек пятнадцать-двадцать, по одному классу в параллели – идеальная образовательная система. В общем, три года я там отработал, уехал из Советского Союза, вернулся уже в другую страну – в Россию.

– Александр Геннадьевич, вы кавалер ордена «Пальмовая ветвь» за заслуги в поддержке французской культуры, языка и образования. Решение о награждении таким знаком отличия принимает Совет ордена Академических пальм. Список награждённых утверждает премьер-министр Франции. Чем опыт развития французского языка в девяносто третьей школе Тольятти привлёк внимание высших государственных чинов Франции?

– Я сам в школе изучал французский язык. Своей мелодичностью он мне интересен и сегодня, в профессиональной деятельности [школы] мы тоже от него не отходили. В Тольятти существует «Альянс Франсез» – международная организация, которая поддерживает французскую культуру и язык. У нас плотные связи с этой организацией. Весь этот период мы вместе с ними передаём знания французского языка детям. В девяносто третьей школе мы культивируем все три основных языка, которые были актуальны в советский период: немецкий, французский и английский. Сейчас картинка изменилась: интерес к немецкому у детей угасает, сокращается количество детей с французским языком, а мы преподаём только на основе свободного выбора. Тем не менее до шестисот детей у нас изучают французский язык, и мы ставим себе главную задачу: расширить кругозор и познакомить с культурой носителей языка. У нас были плотные связи с партнёрскими гимназиями, в том числе в Германии. Была такая гимназия «Кройцхайде», порядка десяти-пятнадцати лет мы активно сотрудничали. Был партнёрский лицей в Париже, мы заключили договор. В Германии, в городе-побратиме Вольфсбурге, мы развивали эти побратимские отношения, и был период, когда и немецкие, и французские партнёры очень поддерживал эти проекты. Сейчас картинка изменилась, понятно, что и с немецкой, и с французской стороны всё это держалось на энтузиастах, которые любили русскую культуру, у нас были обмены и педагогами, и детьми. Были периоды, когда дети выезжали на стажировку в ту же Германию или во Францию, месяц там жили в семье и учились в школе, возвращались оттуда уже с совершенно другим мировоззрением, становились более рациональными. И это им помогло в жизни, все успешные.

Мы и сегодня поддерживаем французский язык в своей школе, много мероприятий для детей, которые его изучают. Изучение языков полезно, начиная тем, что Альцгеймер позже посетит, и заканчивая мировоззрением – всё-таки другая культура. Видимо, учитывая этот опыт, я получил такую награду, она достаточно высокая в иерархии французских наград. Думаю, что на пустом месте этого бы не произошло, среди награждённых люди авторитетные.

– Александр Геннадьевич, в 2000 году вы стали дипломированным юристом. Почему решили получить второе образование, да ещё и столь далёкое от педагогики?

– В то время я работал в мэрии Тольятти. Когда вернулся из-за границы, чувствовал нехватку юридического образования для решения важных вопросов, потому что многие из них упирались как раз в правовые основы. В моём понимании любой руководитель должен иметь юридическое образование, ориентироваться в системе законов, чтобы быть авторитетным и адекватным.

– С 2002 года вы директор новой школы Автозаводского района. «Время – это движение и изменение» – так вы писали год назад, когда девяносто третья школа отмечала юбилей. Александр Геннадьевич, как за эти двадцать лет изменилось возглавляемое вами учреждение?

– Первого сентября уже прошедшего 2022 года нам исполнилось двадцать лет, мы эту дату празднично отметили, подвели итоги. Время меняется, условия меняются, сегодня мы понимаем, что те задачи, которые мы поставили на двадцать лет, выполнены. Сейчас нужны новые подходы, новые мотивы, новые стратегии. Как раз сейчас мы занимаемся их разработкой: проводим стратегическую сессию, у нас работает федеральный эксперт, вместе с коллективом мы нарабатываем новую модель школы, которая дополнит существующую модель.

Каждый год у нас новые проекты, мы этим занимаемся серьёзно, многие проекты уже реализованы, например, «Музей Отваги», светофор устанавливали... Всё это мы делали вместе с детьми и родителями на основе проектной деятельности. Такой подход объединяет людей, вовлекает в процесс творчества, развития компетентности. Думаю, это правильный подход, потому что, когда такие ученики заканчивают школу и приходят в вузы, они всегда лидеры среди своих однокурсников благодаря в том числе умению коммуницировать и вести проектную деятельность. Дети это отмечают и ценят.

Фото: медиагруппа «Центр притяжения» школы № 93

– Если посмотреть в формате «было/стало», какие ключевые моменты в истории девяносто третьей школы вы бы отметили?

– За двадцать лет порядка пятнадцати детей стали лауреатами Премии Президента РФ, порядка ста детей побывали в «Артеке», в «Океане», в «Сириусе», в [региональном центре выявления, поддержки и развития способностей и талантов у детей и молодёжи] «Вега» и других лагерях, более ста пятидесяти медалистов по школе. Это сплочённый коллектив, восемь человек заслуженных учителей Российской Федерации, востребованность школы (мы обязаны набирать детей из близлежащего квартала, но сегодня к нам очередь со всего города, все стремятся попасть). Сегодня это сложившаяся система, традиции, определённая атмосфера и образовательные подходы, которые дают эффективный результат.

– На сайте вашего учебного заведения сказано, что девяносто третья школа – это «планета, которая вращается вокруг своей звезды – ученика». Как именно этот принцип реализуется на практике?

– Действительно, несмотря на огромное количество детей в школе (школа переполнена в два раза), мы стараемся ставить ребёнка во главу угла. В начальной школе мы создали особую атмосферу, которая связана с этим возрастом, там отдельная программа развития, отдельные мероприятия, традиции.

Школа сегодня – это бесконечная череда воспитательных мероприятий, в которые включены сами дети, они зачастую авторы-исполнители проектных идей. Сегодня у нас очень развито телевидение, дети включены, сами снимают и создают образовательный контент, также [реализуется] проект «Образовательный туризм», в него включены дети и родители. Проект развивает и поддерживает мотивацию детей. [Есть] также театр с несколькими группами, труппами. Детские коллективы включены в этот процесс, проект эффективно работает. Кроме того, мы заключили соглашение о совместной деятельности с театром «Колесо», формируем совместную труппу артистов, педагогов и детей, будем выступать на сценах города и не только. В истории девяносто третьей школы был проект, когда мы ездили со спектаклем «Левша» по пяти городам Поволжья: Чебоксары, Казань, Ульяновск, Самара, Саранск. Во главе угла всегда стоит ученик и его развитие, мы включаем его в развивающие, воспитательные процессы.

– Раз ученик стоит во главе угла, может быть, воспитанники просят ввести в девяносто третьей школе какие-то уроки в рамках дополнительного образования или озвучивают другие пожелания, касающиеся учебного процесса, а вы подстраиваетесь под запросы учащихся?

– У нас в этом плане нет ограничений. В школе работает структурное подразделение, где реализуются программы дополнительного образования, более двадцати четырёх программ: танцы, художественная гимнастика, спортивная направленность, роботы, театр, хор, вокал и многие другие вещи. Если в этом перечне детям чего-то не хватает, у них есть возможность сформулировать заявку, и мы это тоже предложим как платную услугу. Более шестисот детей сегодня получают услугу дополнительного образования.

– В вашей «Солнечной системе» есть и другие звёзды, например, один из лучших педагогов Тольятти, преподаватель истории и обществознания Артём Степанов, который сейчас принимает участие в региональном этапе конкурса «Учитель года Самарской области – 2023». Александр Геннадьевич, какими качествами должен обладать современный наставник?

– Артём Степанов – наш выпускник, он окончил школу, поступил в ТГУ и профессионально определился пойти в школу, что для многих было неожиданно, в том числе педагогов. Вот уже четыре года, по-моему, он работает, и сегодня он с лёгкостью завоёвывает ведущие позиции на достаточно высокого уровня конкурсах. Один из главных [конкурсов] – «Учитель года». Мы поддерживаем его всем коллективом, методисты ему помогают. Его харизма, манера, стиль и имеющиеся у него знания – всё это позволяет ему быть востребованным среди учеников. Я, педагог из советского времени, и он – две большие разницы. Допустим, он может в коротких штанах прийти. В нашем понимании это не очень корректно, а дети это нормально воспринимают, и многое ему прощается. Он разговаривает с детьми на одном языке, у него с ними хорошие контакты. Задача наставника – «дошлифовать» Артёма Степанова до высокого профессионала. Такие наставники за ним закреплены, и это позволяет ему уверенно ощущать себя в образовательном пространстве. Он уже признан и городским сообществом, и на областном уровне вошёл в пятёрку финалистов. 21 апреля мы узнаем, кто будет представлять Самарскую область на федеральном уровне. Не исключаем, что это может быть и он. Артём адекватно к этому относится, у него пока всё получается, в моём понимании он соответствует как раз тому образу педагога, который сегодня должен быть в школе. Он исполнительный, креативный, быстро схватывает материал, умеет строить коммуникацию, умеет делать необходимые шаги для карьерного роста, в меру амбициозен и современен.

– У девяносто третьей школы, как вы уже сказали, есть свой развитый медиацентр с видеостудией и школой юного журналиста. Александр Геннадьевич, какие обстоятельства натолкнули вас на мысль о том, что ученикам нужно совершенствовать свои медианавыки? Или это была как раз инициатива снизу?

– Нет, это было моё понимание. Мы и в предыдущей школе это использовали. Я глубоко убеждён, что в любой школе обязательно должен быть хор, театр, медиастудия. И убеждён, что школа – это открытый институт, который должен быть прозрачен для всех. Этой открытости способствует как раз медиастудия, которая призвана отображать все процессы, которые происходят в школе. Это внешняя задача, а через эту деятельность дети сами развиваются, и фактически к окончанию школы они уже обладают профессией. Сегодня достаточного много детей, которые по окончании школы профессионально определились в журналистике. Окончили вузы и работают и в Питере, и в Москве, и в Тольятти.

– Сегодня всё чаще можно услышать призывы вернуть либо советскую систему образования полностью, либо какие-то наиболее удачные её элементы. Вы тот человек, который может сравнить, насколько целесообразно перенимать опыт советской школы. Я буду озвучивать вам свежие инициативы по возвращению некоторых практик советского образования, а вы расскажете, насколько это актуально сегодня. Согласны?

– Давайте.

– Недавно в Госдуме предложили ввести «жилищные уроки» для учеников восьмых-десятых классов, чтобы ребята получали больше знаний об управлении жильём и жилищно-коммунальной сфере. Александр Геннадьевич, на ваш взгляд, действительно ли современным школьникам нужны эти знания? У них, как мне кажется, и без того серьёзная учебная нагрузка?

– Нагрузка, конечно, большая. Мне кажется, в этом случае могут быть не отдельные уроки на каждую тему, а какие-то проекты, чтобы дети погружались в ситуацию, когда нужно понимать, как работает коммунальная система, каким образом строить свою модель поведения.

– Другая инициатива уже работает. В июле прошлого года в России создано движение детей и молодёжи «Движение первых». Отделения организации открыты по всей России, у добровольных участников формируют мировоззрение на основе традиционных российских духовно-нравственных ценностей. «Движение первых» в каком-то смысле можно считать наследником пионерии, ведь законопроект о создании движения был внесён в Госдуму в день столетия советской пионерской организации. Александр Геннадьевич, для чего пионерский опыт может пригодиться детям XXI века?

– Слово «пионерия» же нигде [в этом законе] не присутствует, но мы знаем, что в советский период существовали общественные объединения: октябрята, пионеры, комсомольцы. Общение и коммуникация – это насущная потребность детей. Главный мотив, который приводит детей в школы, – общение, коммуникация. Когда это общение осмысленное и организованное – это всегда хорошо. Ничего нет плохого, если в этом не замешана политика, и, как я уже сказал, слова «пионерия» всё-таки нет...

– Слова нет, но некоторый дух, наверное, есть.

– Объединение детей вокруг интересных для них вещей – хорошая идея. Идёт процесс трансформации. То была юнармия, то волонтёры, теперь «Движение первых». Мы идём в правильном направлении, как мне кажется, к советской модели, когда дети в соответствии со своим возрастом объединяются вокруг интересной деятельности и вместе её ведут, набираются опыта. Комсомол – это была большая школа для приобретения опыта, там проявляются лидерские качества, формируется характер. Все руководители в Советском Союзе вышли из комсомола.

Фото: медиагруппа «Центр притяжения» школы № 93

– Следующая инициатива. В России планируют возродить движение юных натуралистов. Такое поручение дал Президент. Александр Геннадьевич, какие именно мероприятия по экологическому просвещению могут дополнить существующие дисциплины по биологии и окружающему миру? Учителя начнут проводить уроки биологии в лесу? На территории школ появятся теплицы? Или будут реанимировать живые уголки?

– Это ещё пока инициатива. Таких инициатив будет, наверное, огромное количество. Это пример того, что государственная машина начинает поворачиваться [лицом] к образованию. Мы должны больше детей включать в социально значимую деятельность. Конечно, ничего плохого нет в том, чтобы проводить уроки на природе. В рамках дополнительного образования будут работать кружки, связанные с экологическим воспитанием. Во что это выльется – трудно сказать, пока никаких руководящих документов нет.

Это не новая идея, в советское время в каждой школе была теплица. Если это сельская школа, то был учебно-опытный участок, там выращивалась продукция, которая потом использовалась в столовой. Это была продуманная система, которая давала образовательный и воспитательный эффект.

– А разве действующие в Тольятти экологические движения не пересекаются с задачами юннатов?

– Не знаю по поводу этих экологических движений в городе, я не погружался [в эту тему]. Есть вообще эти движения? Я вижу какие-то политизированные активности, но школа должна быть вне политики.

– Ещё один предмет из прошлого, который хотят вернуть в школу, – это черчение. С 2000-х годов урок постепенно уходил из школьной программы, превращаясь из обязательного в факультативный, пока в 2019 году его официально не убрали из учебных программ. Александр Геннадьевич, какие навыки могут приобрести учащиеся после возвращения черчения во все школы?

– В моём понимании – была совершена большая ошибка, когда черчение убрали. Не берусь судить, было ли это осмысленное преступление... За счёт черчения развивается мелкая моторика, пространственное мышление. Это основа любой инженерии. Когда этому не учат, когда у ребёнка не сформировано пространственное мышление, он и в геометрии, как правило, не успешен, и вообще не приспособлен к технически направленной деятельности. Поэтому, конечно, надо возвращать [черчение в школьную программу], надо даже усиливать, потому что это важно для детей, это правильное решение.

– В 2017 году в школьную программу вернулась астрономия. С тех пор, в частности, одиннадцатиклассники девяносто третьей школы изучают строение Вселенной и происхождение звёзд. Александр Геннадьевич, возвращение, казалось бы, необязательного предмета в школьную программу было оправданным?

– Мне трудно сказать, это узкоспециализированная сфера. С ней тоже происходило много всяких трансформаций, сегодня это часть предмета. Для общего развития, понимания астрономию нужно знать, совсем убирать неправильно. Этот предмет занимает очень небольшой объём в учебной программе, я бы добавил больше времени. Просто когда убираешь предмет, сразу высвобождаются педагоги, которые или уходят в другую сферу или не готовятся в вузах. Сейчас просто некому вести этот предмет.

– Но у вас в школе он есть.

– Да, есть. В рамках учебного плана.

– Какой-то эффект от реанимации астрономии вы наблюдаете?

– Нет, не наблюдаю. Метеориты школу ещё не посетили (смеётся).

– Ностальгирующие по советской системе образования любят вспоминать феномен шефства, когда слабый ученик не оставался один на один со своими проблемами и неудачами. Отличник брал его под своё попечение и занимался, пока двоечник не добьётся успехов. Александр Геннадьевич, в девяносто третьей школе с 2020 года работает система наставничества. Какие результаты этой программы вы видите?

– Это тоже выстраданная тема, она у нас родилась не по указке. Систему шефства мы используем и среди учеников, и среди педагогов. Когда к нам приходит студент-практикант, мы сразу направляем к нему наставника. Что касается педагогов – благодаря этой системе мы понимаем, что «скамейка запасных» пуста, педагогов не хватает, хороших вообще единицы. И мы взяли курс на то, чтобы формировать из числа наших выпускников [пул] людей, которые получат педагогическое образование и вернутся назад в качестве преподавателей. Эффект есть, на сегодняшний день шесть таких студентов, включая Артёма Степанова, уже преподаватели нашей школы. Мы мотивируем на педагогическую деятельность, включаем их в процессы: в период каникул они участвуют в профильных сборах; ведут уроки, ведут мероприятия. Это даёт результат.

Что касается старших детей по отношению к младшим – такая практика тоже есть, она сквозная. Например, летом в лагере дневного пребывания дети отдыхают, и с ними работают в том числе старшеклассники и студенты. Хорошее погружение.

– А статистика есть, кому помогло шефство?

– Я привёл пример шестерых студентов, которые теперь работают учителями у нас в школе. Это достаточно редкое явление. Сейчас у нас ещё семь человек обучается в вузах области и страны, которых мы ждём в школе. Это результат наставничества.

– У учеников действительно повышается успеваемость после занятий со старшими товарищами? Система работает?

– Конечно. Это другая ответственность, это профессиональное ориентирование, которое позволяет им выбирать педагогический вуз в качестве профессионального учебного заведения.

– Вечная тема – отмена единого госэкзамена. ЕГЭ официально стал частью образовательного процесса в 2009 году. С тех пор регулярно слышны предложения отказаться от этой формы контроля знаний: якобы, экзамен провоцирует стресс и не отражает уровень знаний, а только натаскивает ученика на решение тестов. Александр Геннадьевич, какие плюсы и минусы единого госэкзамена вы видите? Так ли уж бесполезен ЕГЭ?

– У системы ЕГЭ есть оппоненты, есть сторонники. Если об этой системе говорить, она уже сложилась. Она существует больше пятнадцати лет, и взять её и закрыть, отменить... Не знаю, к чему это приведёт, будет ли от этого что-то хорошее.

Многие декларировали позицию касательно ЕГЭ, что это независимая процедура оценки, более объективная, [благодаря ей] снимутся барьеры при поступлении в высшие учебные заведения. На практике мы видим, что дети, которые хорошо справляются с заданиями единого госэкзамена, поступают в статусные вузы. Это хорошо. Но есть и натаскивание [на результат]. Допустим, ребёнок долгое время учёбой системно не занимается, а потом за короткий период натаскивается, и ему удаётся сдать экзамены. Для учеников ЕГЭ становится сверхзадачей: они нацеливаются на экзамен, сдают, а дальше могут не связывать свою практику с результатами ЕГЭ. Поэтому не знаю, тут нужна большая статистика. Знаю, что требования учителя до того, как была введена процедура ЕГЭ, были более жёсткими, чем сама процедура нынешнего госэкзамена.

– Требования учителей к детям имеете в виду?

– Да. Учитель более жёстко оценивал результаты детей. Это было более объективно в том смысле, что учитель сначала вёл у ребёнка предмет, а потом принимал у него экзамен и видел результат своей работы. ЕГЭ же отнимает у учителя результат его деятельности. В этом трагедия сегодняшнего учителя, он не ощущает себя причастным к результатам ученика. Потому что между учителем и процедурой [ЕГЭ] иногда вмешивается случай, иногда – репетитор, иногда – другие факторы. Я считаю, что прежняя система была достаточно надёжной, объективной. Стоило ли это менять?.. Не знаю, может быть, для высшей школы это удобнее, но не знаю, не могу оценивать.

– Несмотря на все плюсы, на ЕГЭ постоянно обрушиваются с критикой. Александр Геннадьевич, на ваш взгляд, кого единый госэкзамен раздражает больше: учителей или родителей?

Фото: медиагруппа «Центр притяжения» школы № 93

– Если говорить в целом о ЕГЭ, то у меня как у руководителя ощущение, что это уже круглогодичная процедура. Где-то с февраля мы уже отвлекаем значительную часть педагогов на разные формальные процедуры, которые обеспечиваются педагогами в процессе проведения итоговой аттестации. Где-то это учёба, где-то – апробация, где-то – техническое сопровождение, членство в различных комиссиях... [При этом параллельно] идёт учебный процесс, и мы иногда дважды в неделю (в первом случае тридцать два человека, во втором случае пятьдесят один человек) должны снимать учителей с уроков и отправить на апробацию процедуры ЕГЭ. Мне это кажется неправильным. Или нужно создать такую структуру экзамена, которая бы не отвлекала педагогов, потому что уже с марта мы не можем системно вести работу, ориентируясь на эти формальные процедуры. Это вышибает из колеи.

– Вы работали в системе образования, когда единого госэкзамена ещё не было. Александр Геннадьевич, вы наверняка сравнивали уровень знаний у учащихся в доегэшную эпоху и сейчас. К каким выводам вы пришли?

– Не зря Уинстон Черчилль сказал, что Великую Отечественную войну выиграл советский учитель. Советский учитель – это очень высокоорганизованный, профессиональный, требовательный, объективный профессионал с высокими моральными качествами, который отвечал за результат своей работы. В моей практике не было случая, чтобы я сталкивался с попустительством со стороны учителя по отношению к ребёнку. К оценке деятельности ученика педагог относился более жёстко, чем сегодняшняя система, которая приспосабливается к определённому набору вызовов, который существуют.

– Нередко в соцсетях обсуждают отрыв школы от реальной жизни. На ваш взгляд, справедливы ли такие утверждения? Какие необходимые для жизни знания и навыки дают сегодняшние общеобразовательные учебные заведения? Достаточно ли этого набора?

– Наверное, в какой-то части это справедливо, иначе бы это не обсуждалось. Сегодня школа больше схоластическая, в большей мере она даёт теоретические знания, а реального погружения в жизнь мало. Если раньше, когда мы учились в школе, мы участвовали в трудовых отрядах, нам на селе давали отдельные наделы, мы выращивали там свёклу, пололи, сдавали, получали деньги, делили, мы были включены в эти процессы. Сейчас этого нет, современная школа направлена на обеспечение досуга детей (надеюсь, это быстро закончится). Сегодня страна поворачивается к вовлечению в практическую деятельность, сегодня много профпроб, которые предлагаются детям. Мы через центр опережающего развития направляем старшеклассников, чтобы они попробовали себя в разных профессиях. Летом стараемся устроить их на работу, чтобы ребёнок обрёл профессию, понял, его это или не его, и потом делал профессиональный выбор.

ЕГЭ – серьёзный инструмент, к которому, с одной стороны, можно приспособиться, а с другой – он вызывает много явлений, как, например, стресс у ребёнка. Даже если он уверен, что сдаст, всё равно точку не поставил, поле не заполнил – всё это считается ошибкой. С другой стороны, есть искушение подать документы в пять вузов и пойти куда получится. Мне кажется, это разрушение судьбы, это неправильная позиция. Если ты определился, что тебе интересна, допустим, профессия медика, ты должен работать именно на эту возможность. Не должно быть других искушений, чтобы, если не попал в медики, пойти в итоге в инженеры. Там ничего не сложится всё равно.

– Кроме профориентации, о которой вы сказали, что ещё можно сделать, чтобы укрепить связь школы с жизнью вне её стен?

– Это задача политиков. Не знаю, насколько она реализуема. Дети в старших классах должны быть включены в социальные процессы общества той территории, где они живут. Это однозначно. А в какой форме – надо смотреть.

– Александр Геннадьевич, если бы у вас была полная свобода действий, лично вы какие новшества внедрили бы в школах? От советской системы образования, не от советской...

– Я бы сделал школу с предельной наполняемостью не более шестисот-девятисот детей. Это ещё у Василия Сухомлинского (советский педагог-новатор. – Прим. авт.) было сказано. Я бы сделал школу территорией творчества, развития и свободы. Там не должно быть ограничений. Это территория, где все педагоги – увлечённые профессионалы и выполняют миссию, а не на работу приходят. Это территория, где каждый известен друг другу: педагог знает всё о каждом ребёнке, ребёнок знает о педагоге, и они вместе строят свою работу, вместе идут к результату.

– Среди партнёров, которые помогают девяносто третьей школе «решать образовательные задачи», есть Тольяттинский госуниверситет. Александр Геннадьевич, расскажите, пожалуйста, о результатах вашего взаимодействия.

– Все свои образовательные задачи мы пытаемся решить через выстраивание партнёрских отношений с городским сообществом. В числе партнёров у нас и администрация города, и производственные предприятия (вроде «ЭкоВоза»), военно-патриотические клубы, общественные движения, краеведческий музей, театр «Колесо» и многие другие. У самой школы ресурсов практически нет, поэтому мы придумываем совместные проекты, которые были бы интересны обеим сторонам. С университетом мы много лет выстраиваем целую систему отношений. У нас есть совместная деятельность, которую мы обсуждали с ректором ТГУ, по развитию медиастудии. Сегодня и профессиональное ориентирование происходит, и на практику студенты [ТГУ к нам в школу] приходят, и наши ученики в университет приезжают на экскурсии. Мы участвовали в совместном с ТГУ проекте по цифровизации, сегодня работаем над совместным проектом по развитию образовательного туризма, и гуманитарно-педагогический институт ТГУ включён в этот процесс, особенно Ирина Викторовна Руденко. Сегодня мы с ТГУ решаем кадровые проблемы: предлагаем кандидатуры, переучиваем, они закачивают магистратуру, потом приходят к нам. Сейчас мы запускаем школу психолого-журналистскую. На территории девяносто третьей школы Татьяна Николаевна Иванова (завкафедрой журналистики и социологии ТГУ. – Прим. ред.) будет читать курс социологии, обучать наших детей. Таким образом, мы включим детей в практическую деятельность, которая за счёт социологических исследований будет давать нам обратную информацию о тех или иных процессах. Поле [для сотрудничества] большое, работаем. В идеале хотелось бы стать базовой школой для вашего университета.