Семья – опора человека, с которой начинается жизнь. Здесь всё – впервые. Семья – то общее, что нас объединяет. Однако, по данным Минобрнауки РФ, в 2017 году в федеральном банке данных в России числилось 54,5 тысячи детей-сирот.

Елене Янковской 31 год. Она имеет три образования и опыт работы в тольяттинской газете «Понедельник», на жигулёвском телевидении и в благотворительном фонде «ДетскиеДомики». Свою профессию она нашла не сразу: в 2006 году окончила техникум по специальности «программист», в 2012-м – вышла из стен Тольяттинского государственного университета с дипломом журналиста. Решив, что профессиональные цели не достигнуты, в 2014 году она закончила магистратуру по психолого-педагогическому направлению.

Сегодня она мать троих детей, двое из которых приёмные. Она не понаслышке знает, как сложно усыновить ребёнка в Тольятти, как трудно принять его, а тем более полюбить как своего.

– Говорят, мысли о жизни до ребёнка и после его появления очень разнятся. Каким вы представляли своё будущее до того, как у вас появились дети?

– В школе я мечтала стать журналистом, ставила перед собой цель поступить в университет, собирала портфолио. Вот только папа представлял себе журналиста как человека с сигарой, работающего в горячих точках. Для него это была не женская профессия, поэтому он отправил меня учиться на программиста в техникум. Но свою мечту о журналистике я не оставила и после окончания техникума поступила на заочное отделение Тольяттинского госуниверситета на специальность «Журналистика».

Я стажировалась в «Понедельнике» (тольяттинская еженедельная газета. – Прим. ред.). Его редактор Александр Грёмин настаивал на том, что научиться журналистике невозможно, должен быть талант. Он был своеобразным учителем: курил мне в лицо и говорил, чтобы шла вон, если не готова выудить нужную информацию любым образом. В итоге за три месяца он научил меня всему в журналистике.

Во мне кипела энергия, я постоянно рвалась проводить какие-то журналистские расследования. В университете преподаватель мне всегда говорила, что я «иду с лопаткой против паровоза», что я пытаюсь изменить мир, а это невозможно.

Когда я получила диплом педагога-психолога, некоторое время работала в школе. В это время мне всегда хотелось всё сделать интересно, не шаблонно: утащить детей в поход, хоть это и опасно, но не важно, главное – быстро, бегом и интересно.

– У вас была такая насыщенная жизнь, нацеленная на работу, карьеру... И вдруг – усыновление. Как вы пришли к этой мысли?

– В этом нет никакого геройства, меня заставил диагноз. В 19 лет мне сделали несколько неудачных операций, а потом сказали, что я бесплодна. Даже при условии проведения ЭКО с донорской яйцеклеткой шанс забеременеть был минимальный. Если бы не диагноз, я бы даже не задумалась об усыновлении.

Интуитивно я чувствовала, что все мои проблемы – на психологическом уровне, а не на физическом. Мне было чуть за 20, и меня что-то начало подталкивать к православию. Я, правда, не сразу уверовала в то, что чудо бывает, что молитвы помогают. Хотя почему не верила – не знаю. Ведь я везучий человек. Тогда я как раз познакомилась с мужем, и мы пришли к мысли (а точнее я его «заставила» к ней прийти), что нам нужен ребёнок. Муж тогда поставил мне чёткие условия: нам не нужен орущий младенец, лучше пусть ребёнок будет взрослее, я должна продолжать работать, чтобы мы могли взаимно обеспечивать семью, ну и ребёнок должен быть симпатичным. Мы получили от священника благословение на усыновление, и буквально спустя три месяца раздался звонок. Позвонила знакомая – воспитатель из детского сада – и сказала, что пятилетнего мальчика её группы забрали из семьи, потому что у него проблемная мама. Она попросила отнести ему фрукты в больницу. На тот момент он уже полгода там находился, никому не нужный. Был в ужасном эмоциональном и физическом состоянии. Когда я его увидела, первым чувством было потрясение. С такой бедой я столкнулась первый раз. Я хоть человек жёсткий по натуре, но к этому мальчику у меня появилась жалость. И муж сказал: «Забираем!». С того момента мир разделился на «до» и «после».

– Усыновление ребёнка – это тяжело не только для родителей, но и для самих детей. Тем более, ребёнок не маленький. Новая обстановка, новые люди, новый дом... Вы не боялись, что не сможете ужиться с ним?

– Перед усыновлением мы прочитали много разной литературы, форумов, прошли курс приёмных родителей (это обязательное условие перед усыновлением). Там нам рассказали, какие проблемы нас ждут, что чувствует ребёнок... Объяснили с точки зрения психологии, как ему помочь успешно преодолеть эти трудности. В общем, я думала, что подкована на все 155 %...

Но когда этот мальчик месяц прожил у нас в семье, я рыдала просто до невозможного. Моё пространство раскололось: я не могла делать что хочу, ходить куда хочу. Он постоянно путался под ногами. Он был чужим для меня. И через месяц я сказала мужу, что хочу его вернуть. На что муж мне ответил: «Нет, теперь мы будем идти до конца. Отбрось свой эгоизм. Это ребёнок, и он по-другому себя вести в пять лет не может, тем более он психически травмирован. А ты себя изменить можешь: забудь о своих суперпланах стать супержурналистом и суперблаготворительным деятелем. Теперь у нас есть ребёнок, и важнее всего помочь ему». И два года, в этот период адаптации, я «боролась» с ребёнком. А надо было всего лишь полюбить его и принять.

– Вам это удалось?

– Не сразу... Но, как ни странно, этому способствовала угроза потерять его. Объявилась биологическая мать и решила забрать ребёнка. В соответствии с законодательством, она на полном основании могла это сделать, так как мы были приёмной семьёй, а не усыновителями. Тогда я чётко осознала: без этого ребёнка я уже жить не смогу. Он стал мне родным. Видимо, должна была произойти такая проверка моих чувств. И я решила, что никому его не отдам. Он мой сын. Мы затеяли судебный процесс. В центре опеки с мальчиком поработали психологи и выяснили, что ему важно, нужно и правильно остаться с нами. К тому же мать свои требования не подтвердила документально и со временем исчезла.

– После такого испытания как вы решились взять второго?

– После ситуации с биологической мамой я поняла, что мне нужно пройти весь путь материнства от младенчества и зубов. Муж, конечно, был против. Он не хотел оформлять документы на усыновление второго ребёнка, потому что не мог представить, что я не буду работать. Его очень пугало наше шаткое финансовое положение. Но я человек упрямый и решила, что оформлю ребёнка одна. Опека Сызрани тогда предложила девочку, а я как раз очень хотела дочку. Я приехала, посмотрела на неё – и ничего. Не ёкнуло. Я тогда очень расстроилась, начала думать, что я плохая, ведь надо брать любого и спасать из этой ситуации. На что мне священник ответил: «Когда встретишь своего ребёнка, ты это поймёшь. Это не собачка, чтобы брать любого, а ребёнок, которого нужно будет принять, полюбить и растить». В тольяттинском доме ребёнка нам рассказали о полугодовалом мальчике с пороком сердца. Нам не советовали его даже смотреть, так как по прогнозам он не должен выжить. Но меня зацепило его отчество – такое же, как имя мужа. Мы пошли к нему, а он такой крохотный, больной, весь синий, еле-еле дышит... Я взяла его на руки и поняла, что это любовь с первого взгляда. Моя жизнь перевернулась. Муж категорически был против, говорил, что мы не переживём, если у нас на руках умрёт ребёнок. Но я не могла уже отказаться. Я готова была растить его одна. Такая это была всепоглощающая любовь. Спустя неделю размышлений мы подписали согласие.

– Сталкивались ли вы с какими-либо проблемами во время самого процесса усыновления?

– Со старшим ребёнком – нет. Опека Ставропольского района – это такой коллектив человечных людей, у которых одна цель – найти ребёнку семью. Тогда наш сын оказался с нами в течение недели. А вот со вторым ребёнком мы взаимодействовали с другой опекой – тольяттинской. Там нам два месяца не отдавали нашего малыша. Нам пришлось написать жалобу уполномоченному по правам ребёнка и в прокуратуру. Готовые документы лежали в опеке, но нам не отдавали ребёнка, мотивируя отказ тем, что он у нас просто умрёт при транспортировке...

Я благодарна дому ребёнка, в котором его оперировали, поддерживали, защищали, держали в изоляторе, чтобы он ничем не заразился. Но заведующий Самарским кардиоцентром, который оперировал ребёнка, наш спаситель Сергей Евгеньевич Шорохов сразу нам пояснил: ребёнку нужна семья, ему не нужно жить в изоляторе вечно. А тольяттинская опека разговаривала с позиции угроз: вы хотите забрать ребёнка-инвалида? – Переделывайте документы. Вы всё равно хотите забрать его? – Тогда мы напишем на вас жалобу. Когда ребёнок три дня жил у нас дома, к нам приехали полицейские и сказали, что поступила жалоба о том, что у меня ребёнок спит в ящике с картошкой. Не хватает работникам тольяттинской опеки человечности, какие-то они все чиновники. У многих сотрудников на лицо профессиональная деформация. Они реально уверены, что в системе детям хорошо, а в семью им не нужно. Не все такие, но многие. На тольяттинскую опеку вообще жалуются. Но тольяттинский центр семьи просто потрясающий, там работают профессионалы. Они организовывают великолепное психологическое сопровождение семьи. Дают постоянно билеты, проводят разные мероприятия для приёмных семей, чтобы происходило общение и обмен опытом. Это наш опыт взаимодействия с тольяттинской опекой. У наших близких друзей точно такой же, но я не исключаю, что, может, у кого-то он был другой.

– Как старший сын отнёсся к тому, что в доме появился ещё один малыш?

– Они влюбились друг в друга сразу, как будто в их жилах течёт одна кровь. Всё сложилось как нужно. А потом мы узнали, что я беременна. Почти всю беременность мы со вторым ребёнком пролежали в стационаре, положение было тяжёлое. И слава богу, он пережил этот переломный год и окреп. Было очень тяжело, но это того стоило. Со вторым мальчиком я как будто пережила духовные роды, он мне достался так же тяжело, как я рожала своего ребёнка. И теперь у нас трое детей: девяти, двух лет и годовалый. Двое из них усыновленные.

– Как сейчас строятся взаимоотношения между детьми?

– Старший сын очень боялся не полюбить третьего. Всё время спрашивал: «А что мне делать, если я не смогу полюбить его?». Но когда я приехала с маленьким из роддома, то старший умилялся, какие у него крохотные ручки и ножки. Спустя два дня он признался, что не хотел, но всё же полюбил маленького. Вообще отношения у нас как в любой многодетной семье: все друг друга любят, но всем не хватает внимания родителей. Младшие дерутся, старший убирает за ними игрушки.

– Журналист по профессии, который постоянно рвётся в бой, которому надо всё быстро и сразу... А теперь – мама троих детей. Серьёзная трансформация. Как это происходило?

– Три ребёнка «перемалывают», как мясорубка. Я была такая ленивая, любила подольше поспать, была невнимательной. А с появлением детей мне пришлось собрать себя в кучу. Тем более ребёнок-инвалид – это очень серьёзно: ему постоянно надо измерять давление, показатели сердца, давать препараты по часам, иначе он просто может умереть. И это заставило стать совершенно другим человеком. Мировоззрение в корне поменялось. Появление детей в семье, к тому же приёмных, особенных – это такой «тренажёр» любви. Мы как супруги совершенствуемся, преодолеваем все трудности вместе, а иначе никак. Я одна просто погибла бы, если бы не мой муж. Потому что друг у друга есть только мы.

– Совсем одни? А родители, друзья? Кто-то поддерживал при усыновлении?

– Нет, никто. Мамы, папы редко появляются на горизонте. 98 % нагрузки тянем мы сами, подстраховываем друг друга. Мы восемь лет вместе, из них шесть женаты. Представляете, мой муж вообще не хотел детей. В своё время его очень устраивало моё бесплодие. Но он оказался просто потрясающим отцом. Он рос без папы, поэтому учиться воспитывать детей ему пришлось самому. А сейчас он мне говорит, что нам нужен четвёртый ребёнок.

– С появлением ребёнка в семье появляются и новые расходы. Нужны памперсы, детское питание, коляски, одежда, учитывая, что они растут поминутно. А если их ещё и трое... Как вы справляетесь с материальными трудностями?

– Сначала, когда у нас дети были приёмными, а не усыновленными, за них государство платило. Очень небольшую сумму, конечно. После усыновления мы лишились поддержки. Но когда появился третий ребёнок, наше финансовое положение чудесным образом улучшилось: муж неожиданно стал больше получать, и я спокойно смогла уйти в декрет. Правильно говорят: «Бог даёт ребёнка и на ребёнка».

– А какие проблемы приёмных семей в Тольятти, на ваш взгляд, требуют решения и могут быть решены их собственными силами?

– У нас нет сообщества приёмных семей, как в других городах. Не знаю, почему так, может, нет лидера, который бы смог всех объединить. У нас есть отдельные группы из 5-6 человек. Мы общаемся, дружим, поддерживаем друг друга. Но это локальная помощь.

Я состою во всероссийском сообществе «На пути к усыновлению» на фейсбуке, от участников которого я получала психологическую, юридическую и даже материальную помощь, когда переживала трудный период адаптации ребёнка. Приёмные мамы со всей России делились своим опытом, успокаивали меня, морально поддерживали, давали дельные советы и литературу по теме приёмных семей. Хотелось бы, чтобы в Тольятти появилось что-то подобное.

Вообще я думала о том, чтобы самой попробовать создать такое сообщество. Но первое время все силы уходили на лечение среднего и адаптацию старшего. А сейчас я лично не готова этим заняться в Тольятти, так как планируем переезжать в ближайшее время в Казань. Там медицина лучше. Для нашего среднего ребёнка это очень важно.