Магистрантка Венецианской консерватории имени Бенедетто Марчелло Ксения Ситникова родилась в Тольятти. Здесь же сделала первые серьёзные шаги к музыке. А в девятнадцать начала учиться играть на гобое в Государственном музыкально-педагогическом институте имени М. М. Ипполитова-Иванова в Москве, потом – в бакалавриате в Эстонской академии музыки и театра в Таллинне. В 2020 году поехала совершенствовать союз с гобоем в Высшую школу музыки в Германии, ну а год назад оказалась в одном из самых удивительных городов планеты – Венеции.

Ксения Ситникова. Фото из личного архива

Ксения колесила по странам мира, в составе оркестров выступала на фестивалях в Германии, Италии и Эстонии, Швейцарии и Бельгии. Ещё какой опыт, скажу я вам! Вот только ни разу (!) не выходила на сцену с гобоем в своём родном городе. Семья и друзья не слышали её выступлений с этим редким инструментом на родине. Так было до недавно прошедшего в Тольяттинской филармонии фестиваля «Классика OPEN FEST – 2024», где Ксения Ситникова сыграла с симфоническим оркестром филармонии и с молодыми виртуозами из лучших музыкальных театров и оркестров России. Зато сколько цветов получила Ксения после концертов «Классики»! И сколько дружеского и зрительского тепла она увезёт обратно в Венецию.

Мы вырвали Ксению Ситникову из сумасшедшего фестивального ритма, чтобы расспросить обо всём. Потому что хотим поделиться с вами хотя бы частью её целеустремлённости, оптимизма и умения «выплывать» к нужным берегам.

– С чего началась для вас настоящая большая музыка, Ксения?

– Во всём виноват Рахманинов. У нас дома было фортепиано, и моя старшая сестра ходила в школу искусств «Форте». У неё были очень длинные пальцы, она играла, а я смотрела и думала: как же так, эти руки похожи на пауков, я никогда не смогу так играть. Я была очень подвижным ребёнком, занималась спортом, лазила по деревьям. И про музыку не думала. Сестра окончила школу. Маме стало грустно, что у нас никто в доме не играет, и я тоже пошла на фортепиано. Преподаватель заметил, что у меня есть интерес к музыке. Но у меня были небольшие проблемы со здоровьем, и я часто бывала в больнице, поэтому как пианистка я не могла принимать участие в конкурсах. Но мне всё было очень интересно, и если проходили конкурсы внутри музыкальной школы, на такие я рвалась. Иногда побеждала.

Среди тольяттинских старшеклассников есть мнение, что, будучи музыкантом, ты не заработаешь денег и лучше уж пойти в экономисты или юристы. И когда я играла последний экзамен по фортепиано, я тоже думала об этом и грустила: да, мне вот сейчас придётся покинуть этот притягательный мир музыки. Ну потому что я-то в школе училась хорошо. А если ты в Тольятти в школе учишься хорошо, то идёшь в 10–11-й класс и потом поступаешь в ТГУ (Тольяттинский государственный университет. – Прим. ред.). Так бы и произошло, но моя большая любовь к музыке победила логику и стремление зарабатывать. И я решила поступать в музыкальное училище.

– Отлично, Ксения. Но в чём вина Рахманинова?

– Всё именно из-за него. Потому что моя любовь ко всему прекрасному родилась как раз в филармонии. Там играли Второй концерт Рахманинова. И эта музыка попала мне прямо в сердце. Мне показалось, что музыканты – ангелы.

Ксения Ситникова. Фото из личного архива

– Мне и сейчас так кажется.

– Я в тот момент так захотела стать частью этого! Мне было семнадцать... А так как я иногда сочиняла и мне нравятся разные журналистские темы, преподаватель посоветовала мне поступать на теоретическое отделение. Музыковедение, музыкальная журналистика – хорошие возможности. Училась на теоретическом, а все мои друзья приходили на фестивали Молодёжного симфонического оркестра Поволжья. Но я была теоретиком и жутко им завидовала. Я чаще объявляла их на концертах: выступает такой-то оркестр. Объявляла, а сама думала: ну почему друзья играют, а я только представляю их на сцене? Вроде бы я и музыкант. И в то же время не музыкант? И тогда я задалась вопросом: какой инструмент я смогу освоить в уже студенческом возрасте? Ведь надо было всё это начинать с детства.

– О фортепиано не думали?

– Нет, уже не думала. Пианистов много, доступный инструмент, большая конкуренция... Потом я поняла, что в моём возрасте можно поступить на какой-то духовой инструмент, и я поехала в Москву. Захотела играть на фаготе, а у нас в Тольятти не было возможности этому учиться. Приехала в Москву, позвонила фаготисту из Московской консерватории, и он спросил: «Вы когда-нибудь играли на фаготе?» – «Нет. Но очень хочу». – «Увы, у нас уже закончились вступительные экзамены, может, попробуете позвонить в другое учебное заведение в Москве?» Я позвонила. В институт Ипполитова-Иванова. И мне сказали приезжать на собеседование. Заведующий кафедрой увидел, что я совсем не большого размера (а фагот – довольно большой инструмент), и предложил: «Может быть, лучше тебе пойти на гобой?» Так, не окончив наше тольяттинское училище, я перевелась в Москву. На гобой. А для меня в тот момент не было разницы, какой духовой выбрать, я просто любила музыку. И до этого гобой никогда не слышала и не видела. Мне в этот же день дали гобой, выдали трость. Попробовала играть. Комфортно и естественно. Мне это подошло. А у меня характер: если что-то новое и мне сильно нравится, я сразу в это влюбляюсь.

Один год после колледжа в Москве я честно занималась у консерваторского педагога Дмитрия Константиновича Булгакова, работала музыкальным руководителем, пела в храме. И однажды этот наш педагог спросил у всех своих студентов: кто хочет за границу? «Я!» – рванула вверх руку. Потому что я всегда хочу всё новое. Мне всё это надо.

«Заграницей» стала Эстония. Потому что Дмитрий Константинович параллельно преподавал в Эстонской академии музыки в Таллине. Он сказал: «Ксения, если ты за три месяца выучишь эстонский язык, сможешь поступить на бюджет». Я нашла репетитора, три месяца занималась языком, приехала и поступила.

На самом деле, нам тогда очень повезло, потому что, когда приезжаешь в новую страну, а у тебя нет соратников, тебе не так уж легко. Новая культура, новый язык, всё новое. Но так как Эстония на границе с Россией, то русских там было много и можно было найти, кому душу излить. Да и педагог из Москвы привёз с собой русских гобоистов. У нас была дружная команда.

Я окончила бакалавриат и поехала в Германию. По обмену. Потому что считается, что в этой стране – лучшая школа духовых инструментов. Ну а после – поступила в магистратуру в Венецию. И обо всём об этом нужно книги писать. Главное, ничего не бояться и идти вперёд. На себе проверено.

– А гобой?

– Гобой и валторна входят в Книгу рекордов Гиннесса как самые сложные инструменты. Потому что у гобоя самая маленькая трость, туда проходит очень мало воздуха. Получается, что тебе нужно обмануть человеческие рефлексы и инстинкты. Преподаватели часто говорят: «Сыграй эту фразу и даже не бери дыхание». Так получается ещё лучше. Это очень сложно сделать, потому что тебе всё время кажется, что дыхания не хватит. Игра на гобое – это такой путь самурая. У тебя всегда должен быть внутренний настрой, и если что-то внутри не так, это сразу услышит зритель. И ты сам. Будут мучиться и зрители, и ты. Нужно быть сосредоточенным, потому что это очень капризный инструмент. Гобой тебя настраивает сам. Гобой мой верный друг, который мне всегда помогает. Я очень много путешествую. И получается, что столько стран я уже объездила именно благодаря ему. Как говорит мой учитель в Венеции, взаимоотношения с этим инструментом – это постоянное противостояние. Это любовь и ненависть. И кстати, когда я приехала в Италию, у меня родилась аналогия между гобоем и Венецией: они оба капризны.

– Поступить в магистратуру консерватории в Венеции было сложно?

– Нет. Сложно было потом. Италия заманивает, но работы для духовиков в Венеции нет. Там только один театр, и работа есть в основном только для струнников. Ведь Венеция – родина Вивальди и Альбинони.

Меня спасло рисование. Я начала писать красками на одежде, стала продавать свои картины, делаю яркие «протирки» с моими абстрактными росписями по ткани для музыкальных инструментов. У меня в Венеции вообще каждый день – приключенческое кино.

Знаете, о чём я мечтаю сейчас? Стать музыкальным режиссёром и что-нибудь такое придумать, чтобы наконец вытащить оркестр из ямы. И ещё придумать сюжет для летающего дирижёра.

Текст: Марта Тонова