#Ошибки_нет – совместный проект Молодёжного медиахолдинга «Есть talk!», кафедры «Журналистика» и кафедры «Русский язык, литература и лингвокриминалистика» гуманитарно-педагогического института ТГУ. Этот проект – поиск ответов на самые каверзные вопросы: как относиться к модным феминитивам, как влияют на наш язык рэп и интернет, делать ошибки в словах нормально или нет, как победить слова-паразиты и многое-многое другое. #Ошибки_нет – это шанс узнать, а как на самом деле правильно. #Ошибки_нет: от речевых ошибок до заимствований, от ударений до запятых.
«Прости, не знаю, как перевести»
На днях общался с другом-лингвистом, с которым учусь в одном вузе:
– Вчера общался с иностранцами.
– И как всё прошло?
– Получил интересный опыт, было классно применить знания на практике. Только вот не смог адекватно перевести русское слово «хамство» на английский…
Этот разговор неожиданно натолкнул меня на мысль о том, почему проблема у моего приятеля возникла с переводом именно этого слова, может, оно какое-то особенное? И я начал погружаться в тему.
Оказалось, что в русском языке есть и другие слова, которые довольно сложно объяснить иностранцу. Порой чтобы перевести одно слово, к примеру, слово «авось», понадобится толстый академический словарь или сложная научная статья. Так происходит потому, что не у всех слов русского языка есть полноценный эквивалент для перевода на другие языки. Слова, которые вызывают трудности перевода, называются лингвоспецифическими.
История вопроса
Наиболее полное исследование феномена лингвоспецифических слов провела польский лингвист Анна Вежбицкая. Она утверждает, что лексический состав языка и культуру народа связывает принцип «ключевых слов». Это такие слова, которые наиболее показательны для какой-то социальной группы. «Непереводимые» слова еще называют культуронимами.
Анна Вежбицкая приводит примеры «ключевых слов», которые играют в русской культуре особенно важную роль. Среди них, например, слова «судьба», «душа» и «тоска». Чтобы слово стало «ключевым», оно должно основательно укорениться в языке, быть не периферийным, а общеупотребительным, и конечно, обозначать нечто характерное для конкретной культуры. Всем этим моментам отвечает в русском языке, например, слово «надрыв».
Лингвисты Ирина Левонтина, Анна Зализняк и Алексей Шмелев в книге «Ключевые идеи русской языковой картины мира» относят слова душа, судьба, тоска, счастье, разлука, обида, справедливость, собираться, добираться, постараться, сложилось, довелось, модно к «ключевым» словам русского языка. С их помощью предполагают лингвисты, можно попытаться понять «загадочную русскую душу». «Эти слова лингвоспецифичны, так как содержат в своем значении концептуальные конфигурации, отсутствующие в готовом виде в других языках», – пишет Ирина Борисовна Левонтина.
То, как формировалась языковая картина мира «загадочной русской души», можно проследить по произведениям отечественной классики. «Наше всё» Александр Пушкин в 1826 году написал стихотворение «Зимняя дорога», в одном четверостишье которого вырисовывается, так сказать, среднестатистический образ россиянина 19 века:
«Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика:
То разгулье удалое, то сердечная тоска».
Поэту вторит писатель и философ А. Н. Радищев. Он находил русского человека «порывистым» и «отважным в желаниях», но в то же время тоскливым и задумчивым: «Извозчик мой затянул песню по обыкновению заунывную. Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто скорбь душевную означающее» («Путешествие из Петербурга в Москву», 1790).
Стереотипный образ русского человека начал в тот период истории формироваться, поэтому ничего удивительного, что толкование Радищева прочно укоренилось в нашей культуре. По классификации филолога Виктора Владимировича Кабакчи, слова, которые использовали Пушкин и Радищев, относятся к идионимам, то есть к специфическим словам конкретной культуры; в русском языке, например, слова «царь», «душа», «тыкать». Кроме этого лингвист выделяет еще две группы лингвоспецифических слов: полионимы (универсальные слова для всей цивилизации: «река», «солнце», «правительство», «география») и ксеонимы (иноязычные культуронимы, например, cowboy).
Переводимость, а главное, понимание «ключевых слов» языка во многом зависит от языковой картины мира, которая, конечно же, у представителей разных культур несколько отличается. Языковая картина мира включает в себя не только конкретные слова, выражения и центральные понятия в языке, но и совокупность образных мыслительных средств, то есть того, что относится не к предметной, а к невещественной среде. Например, слова «авось» или «пошлость». Языковая картина мира формируется у человека вместе с изменением словарного запаса. Но не каждое слово может стать лингвоспецифичным и это к лучшему, ведь тогда мы бы не замечали культурных различий и не могли бы их изучать.
Когда мы встречаем словосочетание «реалии языка», речь тоже идет о лингвоспецифических словах. Такие слова описывают предметы быта конкретной культуры или национальные особенности сознания и восприятия мира. Они, как правило, не имеют полноценных эквивалентов в иных языках. Так получаются «лакуны» – то есть явление, когда в одном языке есть национально-специфический элемент культуры, но он не понимается или недопонимается носителями другой культуры.
Лингвист Ирина Левонтина выделяет две характерные особенности отражения русского менталитета в языке. Первая – стереотипы «национального характера», которые выражены в русском языке особенно ярко, так как они складывались в период, когда язык был особенно пластичен и готов к изменениям. Вторая – русской культуре с давних времен свойственна повышенная языковая рефлексия (это когда мы пытаемся понять особенности нашего менталитета через язык и придаем этому словесному поиску очень большое значение), а также представление о непереводимости русских слов и понятий.
Интересно написал о трудностях перевода поэт, публицист, переводчик и литературовед Корней Чуковский. В книге «От двух до пяти» он рассуждает о детском словотворчестве: «Ребенок впервые очутился на даче. На соседних дачах и справа и слева лают весь вечер собаки. Он с удивлением спрашивает:
— Что это там за перелай такой?
Чтобы объяснить «перелай» иностранцу, пришлось бы прибегнуть к такому многословному описанию: лают две собаки (или больше) с двух противоположных сторон, причем не сразу, а попеременно — едва умолкает одна, тотчас же принимается лаять другая».
Такая же ситуация складывается и с большинством условно непереводимых слов, о которых пойдет речь ниже. Перевести их на иной язык, конечно, возможно, но для объяснения такого слова иностранцу, потребуется в разы больше времени.
Есть факт!
Слова sputnik, taiga, pogrom, perestroika, dacha, beluga и kvas — уже полноправная часть английского языка. Эти слова зафиксировали английские словари. Проникновение русских лингвоспецифических слов в иностранную картину мира произошло именно из-за лакун, так как в английском языке просто не нашлось полноценного эквивалента для чисто русского слова.
Время настоящее
Несмотря на то, что, к примеру, в английском словарном составе около 300 тысяч слов, для адекватного перевода и точного понимания некоторых русских слов этого количества явно недостаточно. Такая непереводимость (или неполная переводимость) некоторых слов обусловлена их укорененностью в русской культуре. Эти «предметы, понятие и явления не существуют в практическом опыте людей, говорящих на другом языке», — пишет лингвист Леонид Бархударов в работе «Язык и перевод: вопросы общей и частной теории перевода». Например, к такие явлениям относят национальные блюда, одежду или нематериальные особенности культуры.
Попробуй разберись!
К лингвоспецифическим словам (или культуронимам) русского языка можно отнести слово «пошлость». Вот что пишет об этом слове лингвист Ирина Левонтина: «Есть английское vulgar, но оно не передает все оттенки смысла. Часто в русской речи пошлые анекдоты используют вульгарные выражения. В русской классической литературе можно встретить «пошлость» в значении «обыденность», которая засасывает человека. Пошлость и вульгарность хотя и схожие понятия, но все же трудноопределимы». Действительно, вряд ли удастся объяснить иностранцу, что именно значит это слово и чем отличается от привычного ему vulgar? Наше слово «пошлость» охватывает сразу и вульгарность, и распущенность, и бездуховность.
Слово «пошлый» вообще претерпело интересные метаморфозы: из причастия («пошло» в значении «ведется исстари») оно превратилось в прилагательное. Вплоть до XVII в. оно употребляется в значении «исконный, старинный, исстари ведущийся». Отрицательную коннотацию «пошлость» получает лишь в конце XVII в. — начале XVIII века. И только в начале XIX слово получает широкое употребление, а вместе с ним и острую экспрессивную окраску. Поэтому полноценно перевести его иностранцу можно, только прочитав краткую лекцию по языкознанию.
«Земля и воля!» – таков был лозунг крестьян в конце XIX века. В то время слово «воля» использовалось шире, нежели сейчас. В современной языковой картине мира это слово приобрело своеобразный «тюремный оттенок» и применяется, как правило, по отношению к жизни вне тюрьмы. Например, в произведениях А.И. Солженицына фигурирует непривычное для нас слово «вольняшка». Такое употребление относится к арго, то есть к специфическому языку социально замкнутой группы лиц, который не имеет собственной фонетики и грамматики. Слово «воля» можно перевести на английский как will или freedom, но эти переводы звучат суховато и их явно недостаточно для полноценной передачи смысла слова. Для русского человека, особенно крестьянина, «воля» всегда была чем-то большим: свободой идти куда хочешь, делать что хочешь, свободой от рабства.
Слову «надрыв», которое ввел Достоевский, посвящена отдельная статья в немецкой «Википедии» – (Nadryw). В русском языке оно появилось вместе с выходом романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» (одна из частей романа так и называется «Надрывы»). Когда произведение Достоевского переводили на английский язык, то слово «надрыв» оставили как есть, так оно и укоренилось в иностранном языке. Западные переводчики не смогли найти аналога и оставили авторский вариант. По сути «надрыв» - это ключевое слово для творчества Федора Достоевского, именно надрыв – пограничное эмоциональное состояние его литературных героев, они напряжены до предела, постоянно рефлексируют и настолько глубоко «закапываются» в себе, что порой не в силах «выбраться наружу». «Душевный надрыв связан с надрывным нутрянным кашлем», – метко отмечает лингвист Ирина Левонтина. Двадцатый век придал «надрыву» новую – эстетическую интонацию, что-то наравне с безвкусицей. В повести «Ремесло» писатель и публицист Сергей Довлатов пишет:
«– Вы любите Андреева?
– Нет, – Он пышный и с надрывом».
И еще раз обратимся к Довлатову. «Десять лет я живу в Америке, причем не просто в Америке, а в безумном, дивном, ужасающем Нью-Йорке, и все поражаюсь отсутствию хамства. Все что угодно, может произойти здесь с вами, а хамства все-таки нет. Такого настоящего, самоупоенного, заведомо безнаказанного хамства», – читаем в его заметке «Это непереводимое слово — "хамство"».
Конечно, «хамство» в Америке тоже есть, но передать американцу полноценный смысл этого русского слова и адекватно перевести его все равно трудно.
Слово «хамство» — библеизм, получивший специфическое преломление в русском языке. «Хамство» берет начало из библейской истории о сыне Ноя – Хаме. Он застал своего отца пьяным, а после рассказал братьям о его наготе. Его насмешка и неуважение легли в основу термина «хамство». Значение библеизма можно определить как «пренебрежительное отношение к культурным запретам».
Если посмотреть на слово «хамство» приземлённее, то оказывается, что эта лексема восходит к воровскому жаргону и первоначально понималась как дерзкое нарушение воровских понятий. Довлатов, кстати, вывел собственную «формулу» «хамства»: «умноженные на безнаказанность наглость, грубость и высокомерие».
«Недуг, которого причину / Давно бы отыскать пора, / Подобный английскому сплину, / Короче: русская хандра / Им овладела понемногу», – читаем в первой главе «Евгения Онегина». «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка» закрепляет такое значение слова spleen: ипохондрия, тоскливое настроение, происходящее большею частью от пресыщения жизнью, чаще всего склонны к этому англичане. Так что в английском языке тоже есть своя «тоска».
В комментарии к «Евгению Онегину» Владимир Набоков писал: «В английском языке нет ни одного существительного, которое показывает все оттенки слова “тоска”». Но в этом писатель отчасти заблуждается. Кроме слова spleen, в английском языке для обозначения тоски есть отдельная идиома.
Не только в русском языке есть непереводимые слова, идиомы или омонимы. В английском языке есть своя лингвоспецифика. Английское выражение I feel blue означает «грусть», «тоска». Лингвисты предполагают, что «синим» тоскующие люди чувствуют себя неспроста, ведь грустный человек часто действительно бледнеет и становится тусклым и хмурым.
Английское слово privacy. Его самый близкий аналог в русском языке – словосочетание «неприкосновенность частной жизни», но английское понятие всё равно несколько шире.
А если вы думаете, что фраза «Косил косой косой косой», сказанная иностранцу, «сломает» ему мозг, то ошибаетесь. Более того, англоговорящему человеку есть, чем ответить: Buffalo buffalo Buffalo buffalo buffalo buffalo Buffalo buffalo. В этом предложении три прилагательных, три существительных и два глагола. Переводится оно: «Буффальские бизоны, напуганные (другими) буффальскими бизонами, пугают буффальских бизонов».
Еще немного национальных особенностей. И русские, и финны живут в умеренно-континентальном климате, то есть зимой нам холодно, а летом – жарко. И если переживать русскую зиму нам порой помогает родной «авось», то финнам – sisu. В этом лингвоспецифическом понятии собраны сразу упорство, стойкость, решительность, непоколебимость и храбрость, которая не оставит финна до полного завершения важного дела.
Говоря о психосоматике, когда человек, например, начинает неконтролируемо заедать стресс в надежде насытить внутреннего «зверя», обычно используют термин «булимия». Слово «булимия» не очень благозвучное, как-то сразу настраивает человека на больничный лад. В немецком языке для любителей заедать проблемы есть слово kummerspeck. Дословно его можно перевести как «печальный бекон» или «жирок печали».
Изучая хитросплетения русского языка, порой можно совсем запутаться в родах, падежах и склонениях. Русский язык перестанет казаться таким сложным, если сравнить его например, с китайским. Кроме того, что в Поднебесной один иероглиф может обозначать целую фразу, так у них в языке еще и невероятно сложная система классификации. Существует как минимум 140 счетных слов, которые помогают китайцам отличать предметы одного класса от предметов другого. Что общего у рыбы, куска мыла, деревянной дощечки и гладильной доски? Для классификации всех этих (и других) длинных узких предметов в Китае используют слово tiáo.
Слово экспертам
Татьяна Никитина, кандидат филологических наук, доцент кафедры «Теория и практика перевода» ТГУ
Вместо выводов
При объяснении иностранцам специфических русских слов лучше использовать так называемый описательный перевод, чтобы ввести собеседника в культурный контекст или же постараться найти в родном языке кальку, эквивалент для иного языка.
Русский язык богат и уникален, но не стоит думать, что остальные языки хуже, беднее и неблагозвучнее. На Земле говорят более чем на 7000 различных языках. Поэтому нашим языковым наследием можно не только гордиться, но и стараться его преумножать.
Автор выражает благодарность кафедре «Теория и практика перевода» ТГУ и лично доценту кафедры Татьяне Германовне Никитиной, а также старшему преподавателю кафедры «Русский язык, литература и лингвокриминалистика» ТГУ Диане Викторовне Третьяковой за помощь в создании материала.
Разобраться в специфике лингвоспецифических слов и найти новые краски в собственной языковой картине мира вы можете, заглянув в наш «безошибочный» список:
книга лингвиста Анны Вежбицкой «Понимание культур через посредство ключевых слов»
книга лингвиста Ирины Левонтиной «Русский со словарем» (главы «Откуда есть пошла русская душа», «Достоевский надрыв » и «Осторожно, пошлость!»)
книга лингвиста Виктора Виноградова «История слов»
книга советского филолога Виктора Кабакчи «Практика англоязычной межкультурной коммуникации»
книга лингвистов Анны Зализняк, Ирины Левонтиной и Алексея Шмелёва «Ключевые идеи русской языковой картины мира»
12+
