История тренера по батутной гимнастике, который прошел через детский дом, службу в разведке, суд и борьбу за квартиру.

Примечание: Медиахолдинг «Есть TALK!» не пропагандирует курение, алкоголь и прочие вредные вещи, которые вам стоит обходить стороной. Мы за здоровый образ жизни, в том числе – прыжки на батутах.

Я познакомился с Павлом на работе в июне 2017 года. Крепкий парень чуть ниже меня ростом и с небольшой сединой на виске, он обучал маленьких детей батутной гимнастике, с энтузиазмом проводил инструкции родителям, громко смеялся и общался со всеми так, словно знает их очень давно. Обычно таких называют «душа компании». Мы некоторое время общались в дежурной манере, а однажды у нас зашел разговор о татуировках. На ладонях Павла изображены буквы «П», от которых по кругу отходят двенадцать стрелочек-лепестков. Когда я спросил его, что это значит, он ответил:

            - «П» - это «Павел». Двенадцать палочек символизируют мой день рождения – 12 июня. И я 12 лет прожил в детском доме.

            Официальная дата рождения Павла – 12 июня 1992 года. Точной даты не знает никто. Именно в этот день, но в 1994 году его отыскали в подвале пятиэтажного дома на улице Гагарина в Тольятти. Соседи услышали детский плач, вскрыли подвал и увидели младенца, завернутого в грязные тряпки. Вызвали детскую комнату милиции и социальных педагогов, которые направили его на обследование в больницу. Врачи определили, что младенцу около двух лет, и отправили в детский дом «Радуга». Свидетельство о рождении Павла было составлено в 1996 году – поэтому данные, вероятнее всего, были сфабрикованы врачами.

            На вопрос о своих самых ранних воспоминаниях Павел отвечает неожиданно подробно: «Я стою в каком-то коридоре в квартире и дергаю за молнию какого-то мужчину в старой советской олимпийке. Еще я помню, что подходил к окну и видел очень длинную дорогу, по которой ездили машины. Она была очень похожа на Южное шоссе. Также я помню какую-то деревню и лес около нее, куда я убегал. Там стоял заброшенный автобус, в который я колотил и пытался залезть внутрь, но у меня не получалось. Еще я помню какую-то женщину, которая говорила: “Мы сейчас поедем отдыхать, а после я по магазинам”. Может быть, это была моя мама. А может, и нет».

            По воспоминаниям Павла, в доме малютки были хорошие условия. Воспитатели не обижали, кормили прилично. Однако пробыл он там недолго – в скором времени его взяли в приемную семью. Мачеха отличалась строгим советским воспитанием и хотела, как утверждает Павел, отыграться на приемном ребенке за ошибки собственных детей: «У нее было двое взрослых сыновей, но из них выросло не то, что она хотела». Поэтому Павла отдали в музыкальную школу по классу фортепиано, а за малейшие провинности крепко наказывали. «Это сурово и жестоко в каком-то смысле, но это воспитывает. Поэтому я считаю, что это пошло мне на пользу», - говорит Павел. Фортепиано было освоено, и, хоть особого рвения к инструменту у ребенка не проявлялось, любовь к музыке осталась.

В десять лет Павел попал в дружную, но плохую компанию. Начались проблемы с милицией, Павел впервые попробовал и пристрастился к курению и алкоголю. «Видимо, тогда мачеха поняла, что не справляется со мной, и вернула меня обратно. Но в “Радугу” я не вернулся – полежал недельку в больнице, прошел все нужные обследования и меня отправили в город Отрадный, в школу-интернат №1. Видимо, боялись, что я вернусь в эту компанию. Или что компания придет за мной».

Директором школы-интерната в то время был строгий мужчина советской закалки, имени которого Павел не помнит. До воспитанников ему особого дела не было. Кормили пять раз в день, и на еду никто никогда не жаловался. Воспитанники, которых было около трехсот,  ходили в одинаковой одежде, она часто рвалась и расползалась.

«Школа-интернат – это не детский дом в классическом понимании. Это своего рода колония поселения – тот же забор, та же колючая проволока, один въезд. Большинство воспитанников – это дети, выросшие на обломках девяностых, то есть токсикоманы и алкоголики, и жизнь там была в прямом смысле слова “по понятиям”. У нас были такие категории людей как “опущенные”, “старшие”, “смотрящие” и так далее. Как только я приехал, я прошел проверку боем. Обижали, били, задирали, унижали – это все было, и я считаю, что так и должно было быть. Либо тебя это ломает, либо тебя это закаляет».

«Сначала воспитатели были только мужчины, и отношение их было наплевательски-жестоким. Они могли себе позволить прийти вечером в алкогольном опьянении и спокойно нас избить. Ну, кому поверят – двоим-троим малолетним преступникам или воспитателю?».

«Но мы никогда никому на это и не жаловались, потому что ябедничество было большим грехом», - утверждает Павел.

Всё это время он пытался отыскать родителей. По документам его мать зовут Наталья Александровна Серова, а отца – Александр Валерьевич Серов. Эти имена он пытался вбивать куда угодно: в социальные сети, нелегальную милицейскую базу данных, искал через соцзащиту, писал в программу «Жди меня», пытался поднять архивы дома малютки, но все без толку. Все разводят руками. Никто ничего не знает. Абсолютная пустота. «Я взялся из воздуха», - усмехается Павел.

В какое-то время из школы-интерната заведение переформировали в детский дом-школу. Забор снесли, многие воспитатели были уволены, появились воспитатели-женщины. «Это был такой переворот, что кроме как “разгуляй” я это описать не в состоянии. Нам дали волю. В тот момент я в усиленном режиме начал употреблять спиртное – мне тогда было тринадцать. К токсикомании я никогда расположен не был, мне это не нравилось, но пил я ай-яй-яй».

При интернате находился клуб, где проводились концерты и праздничные мероприятия для воспитанников. Одним из таких мероприятий стало шоу брейк-данса, которое устроила приглашенная группа из пяти человек. «Я был ошарашен от увиденного. Я не был уверен, что они вообще люди, если способны вытворять такое». На тот момент Павел весил 94 килограмма. После выступления он подошел к ним и сказал, что хочет уметь так же. Самый старший из них – Азис Хасанов – отпросил Павла у воспитателей под свою ответственность и расписку к ним на одну тренировку. «Это дало мне какой-то небывалый толчок, переломный момент, и с тех пор я полностью завязал с алкоголем».

«Я устал, что меня обижают. И я сам себе сказал: “Хватит”».

Однако на отношении с другими воспитанниками это особо не повлияло. Однажды Павел не угостил сигаретой «старшего», за что его избили и дали наказ – если в течение двух часов он не приносит им 800 рублей (на дворе был 2005-й год), он подвергается унижению через окунание головой в унитаз с последующим избиением. Страх перед этим заставил Павла взять перочинный ножик и пойти в центральный парк Отрадного. О дальнейшем Павел рассказывает понуро: «Я подошел к мужчине и сказал: “Дяденька, мне срочно нужно 800 рублей. Дайте мне их, пожалуйста”. Естественно, я получил отказ в грубой форме. Ничего другого мне не оставалось – я воткнул ножик в его коленную чашечку. Он упал, и я спокойно забрал его кошелек. Там было только 400 рублей, но “старшие” остались довольны». На следующий же день этот мужчина на костылях в форме майора милиции зашел в группу Павла. Воспитанника повезли в колонию поселение №364 в Пензу. Полгода шло следствие, был суд. «Старшие» признались в том, что они сознательно заставили Павла это сделать. Суд пересматривался. С Павла сняли все обвинения и судимость. Одному «старшему» дали полтора года в пензенской колонии поселения, второму -  два года в саратовской колонии.

Когда Павел вернулся в детский дом, отношение к нему ухудшилось. По его словам, спасали только тренировки, на которые ему разрешалось ходить – он был единственным воспитанником, которому было позволено выходить за территорию, в город. Тренировки были упорными – пот, кровь, четырнадцать переломов, а вывихи Павел даже устал считать. Год спустя Павел пришел в хорошую физическую форму, и к нему стали по-другому относиться. «Меня перестали задирать, потому что понимали, что я – парень крепкий». На брейк-фестивале для начинающих в Отрадном он занял первое место. «Это незабываемо, и это – лучшее воспоминание из той поры. Мне, я помню, подарили кроссовки, футболку и DVD-проигрыватель», - улыбается Павел.

К моменту окончания школы он пользовался неплохим уважением среди воспитанников из-за физических и умственных возможностей. «Выпуск из интерната прошел в общем кутеже, но я сидел за столом и думал о том, что хочу в этот момент быть не здесь, а на тренировке», - вспоминает Павел. После выпуска его привезли в Жигулевск, дали сумки с вещами, пятьсот рублей под расписку, указали: «Вот – Жигулевский радио-технический техникум. Поступай!». И уехали. «Первое чувство – пугающая свобода. Ты волен делать все, что тебе заблагорассудится, единственное, что тебя останавливает – закон, а после случая с ножиком я старался закон не нарушать».

Павел поступил, его определили в общежитие. Хотя, по закону, сиротам после выпуска гарантирована жилплощадь в восемнадцать лет, свою квартиру в Жигулевске он получил в двадцать три. Пять лет он жил непонятно где: у друзей, в общежитиях, в съемных квартирах. «Я воевал с бюрократией: справки, бланки, долгие часы волокиты. Я приходил в органы и спрашивал, когда же мне ее все-таки дадут. А мне отвечали: “Нужна постоянная прописка”. И вот здесь у меня был абсолютный когнитивный диссонанс в голове. Я спрашивал: “Где я должен прописаться, если у меня нет жилья? Пропишите меня у себя или прямо в этом кабинете!”. В ответ: “Мы не знаем. Купи прописку у какой-нибудь бабушки”. А почему так? Да потому что всем плевать на нас. Никто не пойдет нас защищать, никакая мама не придет скандалить. Мы сами по себе».

«Государство должно сделать для сирот доступное будущее – тренировки, обучение, книги, в конце концов. Им скучно, и поэтому они ныряют в алкоголь. Никто не стремится наверх».

Павел сам изъявил желание пойти в армию. Он всегда этим грезил, и до сих пор обожает все, что связано с тактикой и вооружением. Когда он приехал, ему все было знакомо и легко. Курс молодого бойца он проходил близ Санкт-Петербурга, в поселке Лемболово – внутренние войска, краповые береты.

«Я все схватывал на лету. Офицеры видели во мне потенциал. После КМБ меня отправили уже в сам Санкт-Петербург, в разведку, дали должность командира отделения». После полугода в Питере к нему подошел командир роты и сказал, что Павел направлен в командировку.

- Куда?

- В разведку.

- Я понимаю. Куда точнее?

- В Дагестан.

- Когда?

- Прямо сейчас. Собирай вещи.

Это было в шесть часов вечера, 12 июня, в день рождения Павла. «Он меня поздравил, дал мне “леща” напоследок. И меня повезли эшелоном в город Дербент, республика Дагестан. Там я получил должность заместителя командира взвода и воинское звание младшего сержанта».

Юноша утверждает, что как таковой дедовщины не было – получали только за реальные промахи. «А я получал за свой дерзкий характер. Я всегда считал, что, ну, вот бьют меня – ну, и ладно, я не стеклянный, не разобьюсь. Я привык к избиениям, это не страшно. Нас много гоняли, тренировали, но мы выдерживали. И сейчас я понимаю, что невозможного ничего нет. Сейчас я, например, пробегу налегке два километра и умру, хоть и занимаюсь спортом. В армии я пробегал десять километров при выгрузке в 35 килограммов, потому что сзади меня бежал огромный командир роты – и не дай бог я остановлюсь».

Особого отношения к Павлу, как к детдомовцу, не было. В обиду он себя не давал. «Я же сказал, хватит меня обижать, и с тех пор этого принципа придерживаюсь. Я не смотрел, выше ли меня соперник, сильнее ли, больше ли он отслужил – я действовал решительно. Поэтому ко мне относились с осторожностью именно из-за этого, а не из-за того, что я детдомовский». На вопрос, что он будет делать в случае войны, Павел отвечает, что обязательно пойдет воевать. «Я осознаю, что я хороший боец, и могу быть полезен. Я часто узнаю новую информацию о тактике, вооружении, практикуюсь в ориентировке на местности и стрельбе в тирах. Поэтому сейчас я к этому готов, и понимаю, что мои навыки пригодятся».

После армии Павел с маленьким рюкзаком и десятью тысячами в кармане поехал в Москву, и объясняет это тем, что всегда рвался наверх. «Всё, что было внизу, я видел – алкоголизм, наркомания, бомжи – мне это не интересно». В столице он прожил почти три года, перепробовал много профессий: от охранника до автомойщика, от менеджера по продажам до курьера. Но, как он сам считает, главное – был тренером и инструктором. Вернувшись в Тольятти, Павел связался здесь с сетью батутных центров «Полетай-ка».

«Меня пригласили позаниматься, у меня все быстро начало получаться. Потом меня заметила управляющая и предложила мне работу. Помимо этого я сейчас провожу индивидуальные тренировки по батутной гимнастике, акробатике, физической нагрузке, похуданию и рукопашному бою».

Главным плюсом и одновременно минусом своей работы Павел считает взаимоотношения с детьми и их родителями. «Я понимаю, что на их ошибках я учусь. Очень много невоспитанных детей. Еще больше невоспитанных родителей. Безответственность и наглость – их главные черты. Но когда у ребенка есть семья – это очень хорошо. Я смеюсь в голос, когда слышу, как какие-то ребята говорят, что, мол, “мои предки меня задолбали”. Они не знают жизни с другой стороны. А я знаю. Я не завидую им, но я очень за них радуюсь. Видеть грамотного родителя, который заботится и беспокоится о своем ребенке – это очень здорово, и вызывает гордость и уважение».

«На самом деле я благодарен, что так получилось. Да, я получил суровое, грубое и жестокое воспитание. Но оно дало мне стержень. Сейчас у меня другая семья – это мои друзья, которые буквально вытащили меня из низов. Я могу назвать их братьями. Если бы мои настоящие родители объявились сейчас, то, скажу откровенно, отца я бы ударил в лицо, а матери задал вопрос: “За что?”. И, получив ответ, развернулся бы и ушел. Я не хочу слез, извинений, каких-то объяснений. Мне просто нужен ответ на вопрос, который я задавал себе в течение многих лет в интернате».

Слово «сирота» Павел считает не оскорблением, а своей сущностью. «Я этого не выбирал, и жалости к себе я не терплю. Сейчас я всерьез задумываюсь о высшем образовании, которое будет связано с физической культурой. Это моё, у меня есть опыт, и мне это интересно. Я хочу быть примером для других людей, в том числе и детей. Примером того, что интернат, армия, отсутствие родителей – все это не сломало меня. И в данный момент я могу назвать себя действительно счастливым».